Культурологический, историко-географический
журнал

Андрей Борисов

Взлететь, вобрав в себя Запад и Восток

Ысыах олонхо в
Усть-Алданском улусе

Елена Яковлева

Когда солнце становится ближе...

«Аал-Луук Мас» – лучший в России

Майя Акимова

«Я сделал доклад председателю ревкома»

Юрий Давыдов

По грудь в ледяной воде...

Юрий Владимирович Давыдов родился 1 декабря 1936 года в г. Томске. Жил в Якутске с 1939-го по 1953-й год после возвращения матери из ссылки. Среднюю школу окончил в 1954 году в г. Бодайбо. В 1960 году получил высшее образование в Томском политехническом институте, окончив с отличием геологоразведочный факультет. С 1960 по 2002 год работал в геологических экспедициях Якутска и в Институте геологии ЯФ СО АН. Имею научную степень доктора геолого-минералогических наук. С 2002 года нахожусь на пенсии по старости и проживаю с семьей в пригороде Санкт-Петербурга. Женат на Светлане Фёдоровне Давыдовой (урождённой Гавриловой), работавшей врачом-стоматологом в поликлиниках г. Якутска, ныне также пенсионеркой. Имею сына Дмитрия, обучавшегося в Ленинградском политехническом институте и дочь Юлию, окончившую Ленинградский гидрометеорологический институт. Сын был участником афганской войны.

Юрий ДАВЫДОВ

По грудь в ледяной воде...

Драматичная и поучительная история жизни Оросиных, Давыдовых, Егоровых

Неумолимое время, текущее в одну сторону, заставляет меня сесть за этот очерк, или, скорее, комментарии к старым фотографиям, хранящимся у нас. Люди, которые отображены на них, давно или не так давно ушли в другой мир, не оставив никаких письменных свидетельств о драматичной и поучительной истории их жизни. Большинство публикуемых фотографий принадлежали моей маме Любови Дмитриевне Давыдовой (1905-1988 гг.), её старшей сестре Вере Дмитриевне Давыдовой (1901-1977), а также их двоюродным сестрам Анне Афанасьевне (1910-1997) и Марии Афанасьевне (1912-1990) Давыдовым. Многие снимки безвозвратно утеряны в сложностях бытия, т.к. сохранность фотографий часто зависела от жизненных перипетий, в которые попадали их владельцы. Фотодокументы моего прадеда по матери Василия Егоровича Оросина были уничтожены в Таттинском улусе, когда представители советской власти в начале 30-х годов вскрыли его амбар и сожгли несколько возов его имущества, в том числе книги и 10 альбомов с фотоснимками (Андросов, 2000). Также утеряны фотодокументы в результате конфискаций при репрессировании моих родителей и родственников. На некоторых из сохранившихся фотографий стёрты надписи на обороте, по-видимому, в целях конспирации. Подобное происходило не только в Якутии. К примеру, фотоархив большой семьи моей жены С.Ф.Давыдовой (урождённой Гавриловой) погиб от сырости в месте, где его прятали при раскулачивании её предков в Иркутской области.

Конечно, больший интерес представляли бы откровенные комментарии к изображениям непосредственных владельцев фотографий, но их я слышал не так много, как бы сейчас хотелось. Времена были не те, взрослые скрывали от меня, какой отпечаток на их судьбах оставила советская власть. Во-первых, они не хотели, чтобы их рассказы изменили психологию молодого человека – пионера и комсомольца, которому суждено жить в советской стране. Во-вторых, такие разговоры были очень небезопасны: пережитое научило их, что и у стен есть уши. Наука была столь сильна, что даже в последние годы своей жизни, во времена «перестройки», моя мать и тётя Аня¹ (Анна Афанасьевна) если и говорили о пережитом, то только понизив голос. Поэтому комментарии мои будут отрывисты. Несмотря на это, мне кажется, будет легче понять историю своей страны сквозь призму судеб отдельных людей, семей и родов. Комментарии к фотоснимкам я попытаюсь давать, придерживаясь, в основном, хронологии событий.

Фото 1 и 2.

Моими предками по матери были таттинские богачи, или, как бы сейчас сказали, «олигархи» Оросины. Их генеалогия и жизнь освещены в монографии на якутском языке Е.Д.Андросова «Оруоhуттар» (2000). Я же составил генеалогию нашей семьи, т.е. современных потомков по линии Оросиных, Давыдовых и Егоровых (рисунок).

Наиболее известная и часто публикуемая фотография моей бабушки Анны Егоровны Оросиной (якутское имя – Кучая) и её сестры Анастасии (Настая) (фото 1) была сделана на рубеже 19 – 20-го веков И.В. Поповым – известным в Якутии художником и этнографом. Копии снимка, пропавшего в лихие времена, подарил маме и тёте Вере (фото 2) народный писатель Якутии Дмитрий Кононович Сивцев-Суорун Омоллоон, переснявший в 1974 г. старые фотографии, хранившиеся в Ленинградском этнографическом музее. В молодости они близко общались друг с другом. Он же рассказал маме, что увеличенная фотография висела на стене музея с надписью «Богатые якутки в национальных нарядах». Обе сестры рано ушли из жизни. Старшая (Кучая) умерла осенью 1905 года на 29-м году жизни, в результате осложнения после родов девочки Любы – младшей из трёх сестер Давыдовых. Она стала моей мамой. Бабушка похоронена в Якутске на погосте, некогда бывшем возле Никольской церкви. Помню, что в 40-х годах, после возвращения из ссылки, мама разыскивала надгробную плиту и показывала мне место захоронения её матери к северо-западу от церкви. Сейчас это место застроено. В память о бабушке у нас хранится большая серебряная ложка кустарной работы с монограммой «АЕО. 1889 г.», которую ей подарили в 13 лет. Эта ложка досталась мне от тёти Веры – старшей из сестёр Давыдовых.

Стоящая на фотоснимке справа от бабушки её сестра Настая была первой женой одного из родоначальников якутской литературы Алексея Кулаковского. Она лишь на год пережила свою старшую сестру, умерев от скоротечной чахотки в возрасте 25-ти лет.

Фото 3. Слева Анастасия Оросина – первая жена
А.Е. Кулаковского, справа Евдокия Лыскова –
его будущая вторая жена. Март, 1904 г.

Фото 3.

Этот снимок Анастасии Оросиной интересен тем, что на нём, как говорила мне тётя Аня (это фото из её архива), Настая сфотографирована вместе с женщиной по имени Евдокия, ставшей впоследствии второй женой Алексея Елисеевича.

Фото 4. Мой прадед Егор Васильевич и прабабушка Фекла Захаровна Оросины
(в центре 1-го ряда) в кругу детей и родни. 2-й ряд, слева направо: П.И. Слепцова-Оросина
(Баккоя), М.Д. Николаева-Оросина, А.Е. Оросина-Давыдова, (Кучая), А.Е. Оросина-Кулаковская
(Настая). 3-й ряд: С.Е. Оросин, Д.В. Давыдов, Н.С. Слепцов. Рубеж XIX - ХХ веков.

Фото 4.

Известный снимок семьи Оросиных во главе с моим прадедом Егором Васильевичем и прабабкой Феклой Захаровной. Судя по интерьеру, он был сделан в одно время с фотографией сестер Оросиных. Среди членов семьи присутствует мой дед Дмитрий Давыдов – муж Кучаи. Мой прадед Егор Васильевич (1839-1909) был младшим из четырех братьев – богачей Таттинского улуса (кроме него – Григорий, Иван, Николай). По свидетельству Е.Д.Андросова (2000), он был наиболее предприимчивым из них. Особое впечатление производит ежегодный торговый оборот сливочного масла, производимого из молока принадлежащих ему коров, который достигал более 500 пудов.

Фото 5. Группа таттинских родственников. Слева направо. Сидят: Николай Симонович Слепцов,
Григорий Ванифатьевич Слепцов, Терентий Слепцов, Дмитрий Васильевич Давыдов.
Стоят: Алексей Елисеевич Кулаковский, Семён, Иван Иванович Оросин, Иннокентий Говоров,
Михаил Нестерович Слепцов, Константин Стручков. Приблизительно 1901 г.

Фото 5.

Этот старый снимок, сделанный, по-видимому, также И.В. Поповым, был подарен моей матери Суорун Омоллоном с надписью на обороте: «В знак доброй памяти о Вашем батюшке, Дмитрии Васильевиче. Д. Сивцев. 1975. г. Якутск». На нём, среди таттинской родни, сфотографировались два свояка: Дмитрий Давыдов и Алексей Кулаковский.

Фото 6,7.

Фотоснимков Дмитрия Давыдова (1879-1930?) много, т.к. дед, по-видимому, обожал фотографироваться. Он происходил из зажиточных селян Таттинского улуса, был интеллигентен и имел хорошее, по тем временам, образование. Нас всегда восхищает каллиграфический почерк его дарственных надписей на обороте снимков (фото 7). Теперь так не пишут и, судя по эволюции почерков, в дальнейшем писать не будут. После смерти жены он переехал в город и большую часть жизни проработал приказчиком в магазинах купцов. Вероятно, одной из причин городского бытия деда была возможность общения с дочерьми, которые в то время учились в гимназии, проживая в частном пансионате. Для них он не жалел затрат и, по воспоминаниям мамы, на предостережения родни о том, что поголовье его коров и лошадей в Татте тает, отвечал: «Пока я жив, пусть мои дочери не знают бедности». Ещё, как вспоминала мама, он любил хорошо одеваться, обладая обширным гардеробом из сорочек, галстуков и другой одежды. Среди немногих сохранившихся его вещей я помню длинный сюртук из великолепного габардина, который послужил ещё и матери. После возвращения из ссылки она перешила его для себя в демисезонное пальто. В амбаре Соловьевых хранилась часть его книг, среди которых запомнились тома энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Дед говорил, что оставит её самой образованной из сестёр. Кончина его была трагична. По предположениям современников, в конце 20-х годов он лишил себя жизни, т.к. его нашли на чердаке амбара одного из купцов с перерезанным горлом. Мать прямо об этом мне не рассказывала, но глухо говорила, что отца замучили. Надо сказать, что в те годы арестовали его брата Афанасия и младшую дочь, мою мать. Вероятно, та же участь грозила ему.

Фото 8.

Братья Давыдовы, Дмитрий и Афанасий, были близки. После ранней смерти жены старшего из них семья Афанасия помогала в воспитании малолетних племянниц. Жизнь Афанасия Васильевича Давыдова (1880-1943) (фото) интересна, драматична и поучительна. До революции он был передовым интеллигентом-демократом Таттинского улуса и вёл активную общественную жизнь. В 1910 году его обвинили в принадлежности к группе, организовавшей побег политссыльного С.Ф. Михалевича из Якутии в Японию. По этому обвинению он был сослан на север, в посёлок Булун, где провёл с семьей на поселении три года. После революции работал в городских советских организациях, но т.к. был политически активен, трижды репрессировался органами ГПУ и НКВД. В 1921 году, по подозрению в контрреволюционном заговоре, его арестовали, но впоследствии освободили, по-видимому, в период амнистии. В мае 1930 года постановлением «тройки» при ЯОГПУ его заключили на 3 года в Сибирский концлагерь по обвинению в антисоветской пропаганде и недонесении о контрреволюционном заговоре (дело «ксенофонтовцев»). Из Якутска к местам лишения свободы их везли на одной барже с племянницей Любой, моей мамой, также осуждённой «за недонесение». По рассказам мамы, её, совсем молодую и неопытную девушку, дядя опекал в пути до Иркутска, откуда их этапировали врозь.

После отбытия лагерного заключения, Афанасий Васильевич вернулся в Якутск и работал в городских организациях до 1940 года, когда его вновь арестовали. На сей раз ему инкриминировали участие в антисоветской националистической организации, за что и осудили постановлением Особого совещания при НКВД к ссылке в Казахстан сроком на 5 лет. Это была его последняя Голгофа: в1943 году, не выдержав тяжести заключения, он заболел и умер в г. Павлодаре. Таким образом, своей жизнью он показал, что представители первой волны якутской интеллигенции, занимавшие активную общественно-политическую позицию, были неугодны властям как царского, так и советского режимов.

Интересно, что в 1930 году, по постановлению «Тройки» ЯОГПУ, было конфисковано имущество семьи моего двоюродного деда, в частности, пятикомнатный дом-особняк с флигелем во дворе по улице Полевой (позже ул. Белинского) в г. Якутске. После реабилитации Афанасия Васильевича со снятием всех обвинений в 1957 году, его дочь Анна Афанасьевна обращалась с заявлением в Комиссию по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий, в котором содержалась просьба возместить нанесённый из-за беззаконных действий материальный ущерб, т.к. «...моральный ущерб за многие годы, конечно, ничем возместить нельзя...». Тётя Аня получила ответ из Министерства безопасности республики, что (дословно) «...сведений о конфискованном имуществе или изъятом в деле не имеется». Можно только догадываться, кому доставался конфискат политзаключенных.

Фото 9. Мария Егоровна Николаева (стоит слева третья) среди выпускниц
Якутской женской гимназии. 1905 г.

Фото 9.

Жена Афанасия Давыдова, Мария Егоровна Николаева, была дочерью известного общественного деятеля Ботуруского улуса Е.Д. Николаева-I. В1905 году она, завершив учёбу в Якутской женской гимназии (фото), выезжала в Санкт-Петербург, где окончила курсы «домашней учительницы» (Малькова, 1994). По возвращению несколько лет учительствовала в Чурапче, а в 1909 году, по просьбе известного якутского политического деятеля В.В. Никифорова, стала во главе издания газеты «Якутская мысль». Мария Егоровна известна и как литературная переводчица, в частности, она первой переводила на якутский язык произведения Л.Н. Толстого. С якутского на русский она перевела пьесу В.В. Никифорова «Разбойник Манчары». Мария Егоровна рано ушла из жизни, умерев от болезни в1922 году.

Фото 10.

Дочери Афанасия Васильевича Анна (1910-1997) и Мария (1912-1990) Давыдовы были дружны с моей мамой, т.к. росли в Черкёхе вместе. В детские годы мама однажды спасла жизнь одной из них, вытащив тонущую Анну из воды. Двоюродные сёстры матери сильно помогли нам после возвращения из ссылки. Для нашей семьи они всю жизнь были просто «тети Аня» и «тетя Муся». Тетя Аня была очень похожа на свою мать (фото).

У Афанасия Васильевича и Марии Егоровны был третий, младший, ребёнок – сын Василий. После ареста отца в 1930 году его исключили из Финансового техникума как сына «врага народа», и он стал работать в геологических экспедициях. Умного и грамотного юношу геологи послали на учёбу в г. Томск, откуда в начале Отечественной войны он был мобилизован в действующую армию. 9 сентября 1943 года командир взвода танкового корпуса Василий Давыдов погиб при атаке в Кировоградской области. Мистика его гибели заключается в том, что он лишь на один день пережил отца, которого смерть настигла в ссылке 8 сентября.

Фото 11. Встреча таттинцев в доме Спиридоновых зимой 1919 года.
Стоят слева направо: В.Т. Слепцов, М.Г. Слепцов, В.Д. Давыдова, Евдокия Софронова, Настасья Слепцова,
П.И. Оросин, Максимов (?). Сидят на стульях: А.И. Софронов, Д.В. Давыдов, Р.И. Оросин, А.В. Давыдов,
Н.А. Слепцов. Сидят на полу: П. Софронова, Л.Д. Давыдова, Н.Д. Давыдова.

Фото 11.

Судя по количеству существующих групповых снимков, образованные таттинцы в городских условиях не переставали общаться между собой. На одном из снимков (фото) зафиксирована компания земляков, среди которых присутствуют многие из моих родственников: моя мама с сестрами Верой и Надей, два деда Дмитрий и Афанасий, муж тети Веры – Петр Оросин и его брат Роман (о них ниже). Кроме того, в их обществе находились поэт и драматург Анемподист Софронов с женой Прасковьей. По свидетельству мамы, фотография была сделана в 1919 году в доме Спиридоновых, который впоследствии сгорел. Вспоминая о чете Софроновых, мама говорила, что они очень любили друг друга и, когда вынуждены были разойтись, оба плакали. После возвращения из ссылки в начале 40-х годов мы с мамой часто встречали Прасковью Софронову на улице Чернышевского, где она тогда проживала.

Фото 12.

Сёстры Давыдовы – Вера, Надежда и Любовь – до революции учились в Якутской городской гимназии, проживая в пансионате, организованном Татьяной Андреевной Афанасьевой. По воспоминаниям тёти Веры, в её доме часто гостили политссыльные и, под предлогом семейных праздников, проводили свои собрания. В их числе были Емельян Ярославский, Григорий Иванович Петровский, Клавдия Ивановна Кирсанова, приезжал из Покровска Серго Орджоникидзе. Они подарили Татьяне Андреевне альбом с надписью «Дорогой Т.А., согревающей своим приветом нас, залётных птиц». До приезда в Якутск Татьяна Андреевна жила в Амгинской слободе, где у неё квартировал, будучи в ссылке, писатель Владимир Галактионович Короленко. Тётя Вера пишет в своих записках, что его портрет постоянно висел в квартире Афанасьевой на видном месте. Бородатый мужчина, сидящий на снимке рядом с Татьяной Андреевной и выглядящий много старше своих лет, – её сын Николай Егорович Афанасьев. Народная молва уверенно приписывала отцовство В.Г. Короленко. После революции, когда Татьяна Андреевна уехала вместе с политссыльными в центральную Россию, Николай Егорович остался учительствовать в Якутске. Я его хорошо помню, т.к. в сороковых годах он бывал в доме Н.Д. Соловьева, мужа тёти Нади, где мы с мамой жили после возвращения из ссылки. Это был живой старик, хорошо изъяснявшийся по-якутски. Говорили, что он закоренелый холостяк. Насколько помню, он умер в семидесятых (?) годах в Покровском доме престарелых.

Фото 13, 14.

Вера Дмитриевна Давыдова (1901-1977) прожила в пансионате Афанасьевой 9 лет, с момента поступления в Якутскую женскую гимназию в1910 году и до её закрытия. Перед этим её обучала на дому русской грамоте политссыльная Ельцова Людмила Андронниковна. После гимназии тётя Вера продолжила учёбу в только открывшемся Якутском педагогическом техникуме. По-видимому, к этому периоду относится публикуемый фотоснимок студентов и их знакомых, где она стоит рядом с будущим мужем Петром Оросиным (фото 13). Завершив образование в техникуме (1922 г.), она учительствует в начальных школах, параллельно ведя работу по составлению и внедрению новых школьных программ и учебников для якутских школ. Тётя Вера – автор одного из первых букварей и учебников для 2, 3, 4-х классов. В 1934 году в составе делегации передовых учителей её направили на экскурсию в Москву, где их приняла Н.К. Крупская. Замуж за своего троюродного кузена Петра Ивановича Оросина она вышла в 1926 году. К этому времени относится их фотоснимок (фото 14), на обороте которого имеется дарственная надпись моей маме с датой « 1927 г. 10 марта». Семейная жизнь была недолгой: в этом же году её мужа арестуют и они расстанутся на 9 лет. В тяжёлый для неё период, когда были репрессированы многие из родственников и погиб отец, тётя Вера учительствовала и воспитывала дочь, родившуюся в год ареста отца. Лишь в 1937 году Пётр Иванович вызвал её в г. Бодайбо, не рискуя после заключения вернуться на родину.

В Бодайбо тётя Вера стала преподавать в средней школе русский язык и литературу, параллельно с этим ведя работу методиста в городском педагогическом кабинете. В преклонном возрасте, с 1951 года вплоть до смерти, последовавшей 18 сентября 1977 года, она была заведующей Бодайбинской детской библиотекой. Среди жителей Бодайбо она пользовалась большим уважением. Стоит только сказать, что в городских магазинах, как я помню, её всегда пропускали к прилавку без очереди. На её похоронах присутствовало большое количество ребят и взрослых горожан.

Мать говорила мне, что в детстве тётя Вера заменила ей маму. Позднее, в трудные периоды жизни, мать обращалась за помощью именно к ней. Так, в 1938 году, возвращаясь из ссылки с годовалым сыном на руках, она, прежде всего, заехала в Бодайбо, и только отдохнув и дав окрепнуть мне, добралась до Якутска. В 1953 году, тяжело заболев в Якутске, она вновь поехала за поддержкой к сестре. В моей памяти тётя Вера осталась как очень мудрая, добрая и сильная духом женщина. Её слова, сказанные мне: «Смотри на жизнь проще», значительно повлияли на моё гражданское мировоззрение.

Пётр Иванович Оросин (1895-1954) – ещё один из заметных представителей первых поколений якутской интеллигенции. В советское время его характеризовали не иначе как «белобандит» – за его участие в восстании 1921 года местного населения против перегибов военного коммунизма в Якутии или, по определению И. Строда (1961), против «неправильной национальной политики» (с. 29-30). После амнистии всех повстанцев он сотрудничал с советской властью и даже был послан в 1924 году уполномоченным ЯЦИКа к восставшим тунгусам Аяно-Нельканского района для разрешения конфликта мирным путём (Пестерев, 1993, с. 107). До ареста в 1927 году П. Оросин работал в Якутском Наркомпросе над составлением учебников и был переводчиком при Совнаркоме.

Моя мать вспоминала, что в 20-х годах, когда они с сестрами квартировали в Якутске в доме по улице Чепалова, у них бывал в гостях красный командир И.Я. Строд, который приходил к Петру Ивановичу. Она помнила его как статного мужчину в длинной шинели, который приятельствовал с Петром Ивановичем и даже бражничал вместе с ним, причем П.И. обращался к Строду просто «Ваня».

Парадокс их судеб состоит в том, что они выступавшие в разных лагерях гражданской войны в Якутии, позже были оба репрессированы Советской властью. При этом смертельно пострадал от власти, за которую он проливал кровь, Иван Строд, которого расстреляли в конце 30-х годов, как «врага гарода».

В относительно спокойный период жизни середины 20-х годов П. Оросин занимается литературной деятельностью, сочиняя прозу и стихи на родном, реже, на русском языках. В составленном Платоном Ойунским списке якутских литераторов его имя стоит первым (Андросов, 2000).

В 1927 году, в период «большой чистки» по делу «ксенофонтовцев», П. Оросина арестовали. По воспоминаниям тёти Веры, его держали в подвалах ОГПУ, которые были под одним из двухэтажных кирпичных зданий, восстановленных теперь по улице Аммосова за универмагом. Мой отец В.Н. Егоров, арестованный в числе руководителей организации «ксенофонтовцев», показал на допросе, что Пётр Иванович отверг их предложение вступить в организацию, сославшись на бесперспективность выступления (Багдарыын Сулбэ, 1995, стр. 246). Несмотря на это, коллегия ОГПУ приговорила его к заключению в концлагерь сроком на 5 лет. Когда мы жили в Бодайбо в 50-х годах, дядя Петя (так я называл его при жизни) не рассказывал мне, ученику советской школы, о тяжелых лагерных годах. Но однажды, по-видимому, под влиянием хмеля и моих ортодоксальных комсомольских высказываний, у него вырвалось: «Ты молод и ничего не знаешь... А мы с твоим отцом на Соловках грузили баржи в Белом море по грудь в ледяной воде».

После заключения и ссылки Пётр Иванович окончил курсы бухгалтеров в Иркутске и в 1936 г. был направлен на работу в г. Бодайбо, куда сразу же вызвал жену с малолетней дочерью. В этом городе он прожил без выезда остальную часть жизни, по-видимому, справедливо решив, что на родине ему спокойно жить не дадут. Он работал главным бухгалтером Бодайбинского Золотопродснаба, обслуживавшего золотые прииски, а в 50-ые годы – главбухом предприятия «Заготживсырье», которое принимало у местных охотников пушнину и живых витимских соболей, отлавливаемых для размножения в других районах страны. Туберкулёз, заработанный в заключении, отвёл от него военную мобилизацию сороковых годов. Лишенный возможности писать и печататься на родном языке, П. Оросин к литературной деятельности уже не возвращался. Во всяком случае, в семейном архиве мною ничего не обнаружено. Однако он, как и тётя Вера, много читал, а библиотечная работа жены давала возможность знакомиться с множеством книг.

Во времена моего раннего детства конца 30-х годов, когда мы с мамой по возвращению из ссылки жили в Бодайбо, дядя Петя любил водиться со мной, особенно гулять по берегу Витима. В период нашего второго приезда в Бодайбо, когда я окончил местную среднюю школу, он помог мне деньгами для поездки в Томск, где я поступил в Политехнический институт. Через два месяца после моего отъезда, в середине августа 1954 года, дядя Петя умер от рака легких.

Фото 15. П.И. Оросин и В.Д. Давыдова с дочерью Валерией. Лето 1949 г.

Фото 15.

Валерия Оросина – единственная дочь Петра Ивановича и Веры Дмитриевны – в 1947 году приехала в Якутск и начала учёбу в Педагогическом институте. Мы тогда жили вчетвером в маленькой комнатушке Марии Афанасьевны Давыдовой в Заложной части города – кроме тёти Муси, я с мамой и Валерия. Тогда это было в порядке вещей. Летние каникулы она проводила дома в Бодайбо, где в 1949 году сфотографировалась вместе с родителями (фото). Последние годы учёбы в институте давались ей с трудом из-за подступающей душевной болезни, обострение которой в 1951 году вынудило тётю Веру увезти дочь в Бодайбо. Возможно, детонатором болезни послужили косые взгляды некоторых преподавателей института после расспросов, не является ли она дочерью «того самого Петра Оросина». Об этом она возбуждённо рассказывала нам дома. Впоследствии болезнь необратимо прогрессировала, и свою жизнь Валерия закончила в Иркутской психиатрической больнице.

О старшем брате Петра Оросина Романе Ивановиче (см. фото 11) родственники при мне говорили мало, но с большим уважением. Из их разговоров я лишь понял, что он был очень умным человеком и умер в ссылке. Скупые литературные данные недавнего времени поведали, что он занимался активной политической деятельностью в Якутии во время революции и в предшествующий ей десятилетний период. В1912 году Роман Оросин был делегатом Инородческого съезда в Якутске. Он состоял членом ЦК партии «Якутский трудовой союз федералистов» – демократической организации якутской интеллигенции, которая сильно опередила время – она добивалась земского управления для Якутии и вхождения её в Россию на суверенных началах. В период захвата власти большевиками в центре России в 1917 году он был среди организаторов «Комитета охраны революции», члены которого резко критиковали деятельность большевиков. Последние припомнили это, придя к власти в Якутии, и в 1920 году сослали его за пределы республики. Он умер от сыпного тифа в г. Томске в 1922 году.

Фото 16. Сёстры Давыдовы среди знакомых и друзей в 1927 году.
Слева направо: Михаил Петрович Ксенофонтов, Афанасьев, Надежда Дмитриевна Давыдова,
Нина Алексеевна Широких, Иулита Гаврильевна Прудецкая, Григорий Прокопьевич Хоютанов,
Алексей Федотович Бояров, Любовь Дмитриевна Давыдова

Фото 16.

Средняя из сестёр Давыдовых – Надежда Дмитриевна (1903-1944), так же, как и её сёстры, окончила Якутский педагогический техникум. В 20-х годах она учительствовала в Таттинской школе вместе с моей мамой. В один из летних приездов в город они сфотографировались в кругу знакомых и друзей, среди которых были известные в Якутии деятели. Около 20 лет, до конца жизни, она преподавала в школах Якутска. Её мужем был Николай Дмитриевич Соловьев, впоследствии заслуженный учитель Якутии, с которым она познакомилась в педтехникуме. В доме Соловьевых по улице Чепалова мы с мамой прожили около 10 лет после возвращения из ссылки в 1939 году. Тётя Надя умерла от тяжёлой болезни в конце войны. У неё было двое детей. Старший сын Олег был моим ровесником, школьные годы мы провели в одном классе. После учёбы в институте он жил с семьей в Подольске, где в 1981 году в сорокапятилетнем возрасте умер от болезни сердца. Его родная и моя двоюродная сестра Виктория Будникова живет в Якутске.

Фото 17. Студенты 2-го курса Якутского педагогического техникума в 1925 году. Слева направо. 1-й ряд: С. Тороков, Н. Бушуева, Т. Сепетинова, Н. Григорьев. 2-й ряд: В.К. Семичевский, М.Т. Волынский, О.П. Широкова, А.Ф. Соболев, С.И. Попов, М.А. Соболева, Г.А. Попов. 3-й ряд: В. Ефимов, М. Еникеева, С. Фёдоров, Ф. Николаев, Л.Д. Давыдова, С. Зосимов, Т. Местников. 4-й ряд: Баланов, Ковляков, П. Готовцев, Комаренко, Ф. Петров, В. Коркин. 5-ряд: Н.Д. Соловьёв, Д. Соловьёв, В.Н. Егоров.

Фото 18. Учителя Таттинской школы летом 1927 года.
Слева направо: Д.К. Сивцев (Суорун Омоллоон), И.Н. Сизых, Л.Д. Давыдова, Н.Д.Давыдова.

Фото 17-18.

Жизненный путь моей матери Любови Давыдовой (1905-1987) был также не прост, как и судьбы многих из рода Оросиных. Осиротев с рождения, она воспитывалась у таттинских родственников, а в гимназические годы – в пансионате Афанасьевой, где её опекали старшие сёстры (см. фото 12). В Якутском педтехникуме она училась на одном курсе с будущим мужем Владимиром Егоровым и зятем Николаем Соловьевым. Это видно из фотографии студентов второго курса, сделанной в апреле 1925 года (фото 17). После техникума она два года работала учителем в Таттинской школе вместе с сестрой Надеждой и Дмитрием Кононовичем Сивцевым, который позже стал известным драматургом под псевдонимом Суорун Омоллоон. В этот период он и сделал публикуемый здесь снимок (фото 18), подарив его маме с дарственной надписью: «В знак моего первого и твоего второго года учительства. Д. Сивцев. 1927 г. Татта». Осенью этого же года в г. Якутске был арестован, затем осужден и сослан в концлагерь её жених Владимир Егоров по делу «ксенофонтовской» организации. Поскольку мама не переставала поддерживать связь с женихом через переписку, в 1929 году её вызвали в ОГПУ. На допросах она показала, что ничего не знала о существовании организации, т.к. Владимир не разговаривал с ней о своей политической деятельности. Мне она потом говорила, что это было правдой. Не имея доказательств её участия в организации, следователь, тем не менее, предложил смягчить вину сотрудничеством с ОГПУ, став «сексотом» (секретным сотрудником). Как вспоминала мама, получив категорический отказ, следователь – белокурый статный мужчина – произнес: «Хороша Маша, да не наша!». После чего «тройка» при Якутском ОГПУ приговорила её к трём годам заключения по статье 58-12 УК РСФСР (за недонесение). Реабилитировали маму в 1989 году, посмертно.

Мать отбывала срок в концлагере на юге Красноярского края в Хакассии. Из скупых воспоминаний её об этом периоде мне, мальчишке, запомнились несколько характерных эпизодов. Когда их везли к «местам не столь отдаленным» по Лене, баржа с заключенными остановилась у небольшого селения, в котором им разрешили прикупить съестное. На берегу их встретили светловолосые поселенцы, которые плохо понимали русский язык. Лишь услышав просьбу по-якутски, они обрадованно стали приносить заключенным продукты (рыбу, яйца и др.). В концлагере мать очень скучала по родине, и однажды, когда заключенных вывезли на сельхозработы, она с удивлением увидела «якута», который характерно по-якутски ехал верхом на быке. Таким образом, она узнала, что здесь живут хакасы – народ, очень похожий на якутов. В лагере её, неопытную девушку, опекала женщина, принадлежащая к украинской интеллигенции, их нары были рядом. Она читала маме украинские стихи, предлагая оценить красоту украинской «мовы».

По окончании лагерного срока её отправили в ссылку в Каргасокский район Томской области, где она стала учительствовать в школе села Ильинское. В этом селе жили раскулаченные крестьяне, сосланные из других мест России. По рассказам мамы, они были очень трудолюбивы и на голом месте построили село с новыми рублеными домами. Образованных людей не хватало, и мать должна была не только преподавать, но и вести культурную работу в местном клубе, получая признательность жителей. Всё это время она переписывалась с женихом Владимиром Егоровым, который отбывал заключение в лагере на Карельском перешейке. В 1934 г. он получил возможность вызвать её к себе, и мама сразу же приехала в лагерный поселок неподалеку от станции Сегеж. Она прожила там около двух лет, работая счетоводом. Забеременев мною, она хотела ехать в Якутск, но отец категорически не советовал делать этого, опасаясь преследования со стороны местных властей. В 1936 г. мама приехала рожать в г. Томск к сестре мужа Капитолине Егоровой, которая отбывала там ссылку. Родив меня и прожив некоторое время у золовки, она всё-таки стала собираться на родину, по которой очень скучала. Тётя Капа со слезами проводила её в дальнюю дорогу с грудным младенцем на руках. В начале лета 1938 года, преодолев большие трудности, мы прибыли на барже в Бодайбо, где нас встретили старшая сестра мамы с мужем. Мать вспоминала, что особенно трудным был переезд от железной дороги до реки Лены на грузовой машине, так называемой «полуторке». Молодой шофер, сжалившись, взял нас в кабину. На ухабистом тракте мать едва успевала подставлять ладонь, оберегая мою голову от ударов. Вспоминая, она говорила, что порой сомневалась, довезёт ли меня живым.

Отдохнув и перезимовав в Бодайбо, летом следующего года мы добрались до Якутска. Семья Соловьевых, второй сестры мамы, отвела нам комнату в своём доме по улице Чепалова. Попытка мамы поступить на работу по специальности, которую она получила в педтехникуме, была безуспешной. Чиновники Наркомпроса отказали ей, сославшись на судимость по политическим мотивам. Она смогла устроиться лишь счетным работником. Специальность счетовода-бухгалтера вынужденно стала популярной у нескольких из моих репрессированных родственников, имевших учительский диплом. Родные и близкие встретили маму сочувственно, называя её «декабристкой». Впрочем, были знакомые, которые делали вид, что не узнают её. Один из таких, известный поэт, уроженец Татты, завидев её, переходил на другую сторону улицы. Лишь в период «оттепели» он, встретив маму, воскликнул: «О, Люба, как давно я тебя не видел!» Об этом она со смехом рассказывала нам. Осуждать этих людей трудно, т.к. было совсем небезопасно общаться с «политически неблагонадежными», особенно людям, обласканным властью. Да и сама мать опасалась проходить лишний раз мимо здания ОГПУ, которое возвели в начале 40-х годов по улице Попова (в настоящее время эта улица застроена и исчезла). Позже в этом здании был Дом политпросвещения и детская библиотека, а сейчас на этом месте – новая школа № 8. Я, бывало, тянул её к красивому голубому дому, чтобы посмотреть на деревянные пушки, которые стояли у входа, но она спешно отводила меня в сторону.

Фото 19. Мой дед Николай Устинович Егоров и бабушка
Мария Тимофеевна Павлова-Егорова с детьми Володей
и Капитолиной. Приблизительно 1910 г.

Фото 19.

Мой отец, Владимир Николаевич Егоров (1906-1971), по материнской линии был родом из известной в Якутске купеческой семьи Павловых. Его мать, Мария Тимофеевна Павлова, вышла замуж за приказчика магазина родителей Николая Устиновича Егорова, который по происхождению был русским. В детстве он остался сиротой и воспитывался в якутской семье, поэтому одинаково хорошо владел обоими языками. Их дом до последнего времени стоял в центре Якутска по улице Ярославского неподалеку от бывшей типографии. В нём размещалось какое-то социальное учреждение. Здесь публикуется фотография их семьи, где зафиксированы мои вторые дедушка и бабушка вместе с детьми Володей и Капитолиной.

Фото 20.

Как я уже упоминал выше, отец учился вместе с мамой в Якутском педтехникуме (см. фото 17), после окончания которого был арестован за участие в «ксенофонтовской» организации. О процессе, протоколах допроса отца и его показаниях подробно написано в одном из очерков книги Михаила Спиридоновича Иванова (Багдарыын Сулбэ, 1995, стр. 237-252). Комментарии автора в этом очерке написаны на якутском языке, протоколы и показания – на русском. Отец был арестован осенью 1927 года. Незадолго до ареста он сфотографировался вместе с невестой (фото 20). На обороте фотографии рукой матери выведено «1927 г.». Прокурор ЯАССР С. Гоголев просил коллегию ОГПУ приговорить отца к расстрелу, который был заменен заключением в концлагерь. Он отбыл в СЛОН (Соловецкий Лагерь Особого Назначения) 10 лет. После освобождения работал в Средней Азии в г. Душанбе, т.к. ему было запрещено возвращаться на родину. В Отечественную войну отец сражался в штрафных войсках маршала Рокоссовского, был ранен в ногу в 1943 году и комиссован. Его жизнь показала, что невозможно изменить то, что предначертано Книгой судеб: пройдя каторгу СЛОНа и штрафные войска, он остался жив. После войны отец проживал со второй семьей в Риге, где в последние годы работал главным бухгалтером Рижского вагоностроительного завода. Политическая судимость отразилась на его карьере и за пределами Якутии. По рассказам второй жены отца Нины Андреевны Пузановой-Егоровой, в 50-х годах, когда отец работал в экономической системе Латвии, он попал в поле зрения члена правительства СССР А.И. Косыгина, который предложил ему перевестись в Москву. Однако, по-видимому, кадровики, изучив анкету отца, не рекомендовали это должностное повышение, и перевод не состоялся. Он умер в 1971 году и похоронен на Рижском кладбище.

Фото 21.

Жизнь младшей сестры моего отца Капитолины Николаевны Егоровой (1907-1994) тесно связана с его судьбой. Вскоре после заключения брата она также была арестована Якутским ОГПУ и сослана в Западную Сибирь. По словам тёти Капы, которые я слышал, когда при её жизни гостил в Риге, одним из поводов для ареста послужила перлюстрация чекистами письма, написанное ею своей подруге. В этом письме она нелестно отзывалась о властях. Кроме того, тётя Капа намекала мне, что их с братом предал близкий человек. После ссылки на родину уже не возвратилась. Она уехала в Среднюю Азию, где работала в бактериологической лаборатории, участвуя в противочумных экспедициях. После войны жила вместе с семьей отца в г. Риге, где и похоронена. На снимке 1927 года она сфотографировалась вместе с матерью и братом в период обысков и допросов, в предчувствии скорого расставания.

Таким образом, из 6-ти моих близких родственников, репрессированных ОГПУ (отец, мать, тётя Капа Егорова, дядя Петя Оросин, его брат Роман, двоюродный дед Афанасий Давыдов), вернуться на родину смогла лишь моя мать. И если подходить к их судьбам с философских позиций, то эпиграфом к истории их жизни можно с горечью выбрать известное изречение: «Нет пророков в своём отечестве». Они повторили судьбу тысяч интеллектуалов России, вынужденных жить за пределами родины и, вследствие гонений, стать «невозвращенцами». Конечно, необходима поправка на иные территориальные масштабы событий: местом изгнания из Якутии моих предков стало не зарубежье, а остальная Россия. Там, несмотря на относительное благополучие жизни, заработанное упорным трудом, они не использовали тот интеллектуальный потенциал, который мог бы быть полезен только на родной земле.

Фото 22, 23, 24.

В настоящее время из современных потомков по линии Оросиных и Давыдовых в Якутске живет лишь дочь Надежды Давыдовой Виктория Будникова с дочерью и внуками. Наша семья проживает в пригороде Санкт-Петербурга (фото 22, 23). По линии Егоровых, кроме меня (у меня фамилия по матери), в Прибалтике живут дети от второго брака моего отца: сын Владислав и дочери Людмила и Елена, с которыми мы общаемся (фото 24).

В заключение хочу принести искреннюю благодарность супругам Слепцовой Елене Васильевне и Лукину Андрияну Васильевичу, настойчивые советы которых подвигли меня к написанию этого очерка.

Литература

Багдарын Сyлбэ. Норуон норгуй буолуохтун! Дьокуускай, Бичик, 1995, с. 237-251.

Строд И. В тайге. Якутск, Якутское книжное издательство, 1961, с. 29-30.

Пестерев В.И. Исторические миниатюры о Якутии. Национальное книжное издательство Республики Саха (Якутия), 1993, с. 107.

Андросов Е.Д. Оруоhуттар. Дьокуускай, Бичик, 2000, 286 с.

Малькова А. Василий Никифоров. События, судьбы, воспоминания. Якутск, Бичик, 1994, с. 272.

¹ С сестрами мамы я тесно общался в жизни, называя их «тётями», поэтому мне трудно отступить от этой привычки при написании очерка.