Первая серия фильма охватывает три периода жизни. Детство – начиная с пророчества, рождения и до смерти отца все события говорят о генетической предрасположенности Темучина к мессианским деяниям. Юность его полна испытаний и знаков судьбы. Его зрелость – это сознательные волевые усилия к объединению еще разрозненных племен. Провозглашение ханом становится первым шагом на пути великих деяний Темучина, личность которого пронизана трагическими противоречиями истории.

Мистико-мифологический уровень представляет якутскую легенду о Чингисхане, открывающую силу и обаяние тенгрианства, уводящего от язычества к единобожию. И, наконец, на геокультурном уровне Саха (Якутия) в фильме "По велению Чингисхана" представляет собой северную Азию, сохранившую центральноазиатский корпус традиционных знаний, скорректированных мерзлотным ландшафтом. Соответственно этим уровням в фильме взаимодействуют пространство мистическое, носителем которого является шаман Хохочой, пространство поэтическое, в котором пребывает Джамуха -друг, а впоследствии – соперник, и космическое пространство сознания Темучина.

Первый эпизод, снятый в апреле 2005 года в Верхоянских горах, задал внутренний ритм всему фильму, следующий эпизод, снятый на священной горе Ерд, куда сходились в древности центральноазиатские племена для проведения сакральных Ердинских игр, отчетливо показал, что у фильма уже есть "сердце" – его герой. Благословенная байкальская земля, которой якуты приехали поклониться и испросить позволения, отозвалась дождями, ветром, громами и молниями, разливом Анги, одной из трехсот рек, впадающих в Байкал, перекрывшей дорогу, и, пропустив через чреду испытаний, подарила съемочной группе великолепный солнечный день с живописными белыми облаками над играющим многоцветием гор, радугой и короткими вкраплениями теплого дождя.

Андрей Борисов:

"Наш фильм о рождении империи, не о гибели, а о рождении.

Степь – как бубен, когда солнце нагревает ее до 40°, он натягивается и гудит. А когда дождь – он обмякает. В Тыве, когда мы снимали кадры из нашего фильма, я понял, что я не люблю Париж, не люблю золотые пески Черного моря и другие прелести этой жизни. А Великая степь во мне гудит, бубен степи во мне трепещет, как и страсти тех людей, которые преодолевали огромные просторы, огромные пространства "с раскосыми и жадными очами".