К типологии стиха А.Е.Кулаковского

Поэзия А.Е.Кулаковского впервые в якутской традиции складывается в целостную поэтическую систему, автономность которой определяется устойчивостью жанровой структуры, мифологической концептуальностью и, не в последнюю очередь, эстетической «завершенностью» стиха.¹

Общеизвестно, что именем Кулаковского завершается традиция аллитерационного стиха в якутской поэзии, и последующее литературное стихосложение начинает строиться на иных метрических основаниях, прежде всего — силлабическом.²

Между тем понятие «стих Кулаковского» требует дополнительного разъяснения, так как оно не совсем укладывается в рамки того традиционного аллитерационного стихосложения,³ которое известно по образцам устного аллитерационного стиха и по «раннелитературным» опытам его современников.⁴ Причин этому — несколько.

Во-первых, в известной мере расцвет творчества Кулаковского означает гиперболизацию (и в этом смысле «канонизацию») основных черт традиционного аллитерационного стихосложения, возведение их в определенный метрический принцип—аллитерационный по своей сути.⁵ Творчество Кулаковского предстает как небывалый расцвет именно аллитерационной поэзии, а в ней — аллитерационного стиха. Во-вторых, поэзия Кулаковского представляет собой литературную фазу в эволюции якутского аллитерационного стиха. Самобытность этой поэзии определяется тем, что это, по существу, единственные в своем роде образцы литературного аллитерационного стихосложения. Тем самым в стихе Кулаковского почти с самого начала происходит заметный семантический (и синтаксически выраженный) сдвиг, связанный с особенностями создания литературного текста. В-третьих, в обозначенной нами перспективе «становления» литературного стиха суть вопроса заключается не столько в том, каким образом произошел переход от фольклорного текста к литературному в конкретном творчестве, сколько — в том, почему литературное преодоление традиционного стиха стало возможным в поэзии, впервые сложившейся как система.⁶ В связи с этим возникает необходимость в рассмотрении «стиха» Кулаковского в контексте эволюции его литературных текстов.

О стиховой эволюции Кулаковского

Стих Кулаковского эволюционирует со стремительной быстротой. При всей своей опоре на традицию и «традиционности» стиха Кулаковского, уже его «ранние» тексты дают материал, позволяющий очертить литературный характер его стиховой эволюции.

В раннем творчестве Кулаковского следует выделить два круга текстов. С одной стороны, это типологически «ранние» произведения (парафольклорные). Их объединяет единый подход к фольклорному первоисточнику. Все они представляют в целом обработку (в разной степени) фольклорного варианта и устного аллитерационного стиха, в частности. К этому кругу текстов относятся «Алгыс Байанаю» (1900), «Танец по-вилюйски» (1905). «Скупой богач» (1907). К этому же кругу текстов отчасти примыкает поэма «Портреты /семи/ якутских женщин» (1904). С другой стороны, и в раннем творчестве поэта в особый разряд следует выделить произведения, в которых начинает обозначаться иной принцип «осмысления» исходного материала и связанные с этим особенности стиха. Второй круг произведений этого периода составляют «Песня столетней старухи» (1906), «Проклятый до рождения» (1908 — Ред. 1), «Дары Реки» (1909), отчасти — «Клятва Абаасы» (1908).

«Ранняя» эволюция стиха Кулаковского

Самый «ранний» этап в поэзии Кулаковского (1900-1904) был связан с обработкой устного аллитерационного стихосложения (АС), в процессе которой началась переакцентуация параметров устного стиха. Последнее вылилось в сознательное сохранение и гиперболизацию особенностей А С .

«Алгыс Байанаю» Кулаковского (в его редакции 1923 года) — единственное, пожалуй, произведение, являющееся обработкой фольклорного варианта в точном смысле слова. Это текст, самым непосредственным образом связанный с устной традицией. Здесь стих представлен почти в том виде, в каком он характеризует устное АС. Однако самый факт «доработки» этого текста от редакции 1900 года к редакции 1923 и 1924 гг. позволяет обратиться и к изменениям стиховой структуры этих редакций текста.⁷ Все неаллитерационные виды повторов распределены таким образом, что не затемняют аллитерационной целостности текста — как предопределенной семантической связью слов в потоке формульной речи, так и являющейся структурным показателем ритмико-синтаксического параллелизма. Таким образом, степень рассредоточенности в тексте звуковых повторов фактически адекватна их распределению в фольклорном варианте. Во второй редакции «Алгыса Байанаю» (1923-1924) Кулаковский даже не пытался что-либо сделать в плане усиления аллитерационной связанности (за исключением единичных случаев в упорядочении формул обращений, их соответствующей формализации). Именно поэтому «Алгыс...» Кулаковского является лишь обработкой фольклорного варианта, продиктованной стремлением автора к сохранению особенностей аллитерационного стихосложения в наиболее архаических, по его представлениям, текстах традиции. По признанию самого Кулаковского, «его» алгыс «лучше всех известных мне вариантов».⁸ При этом во главу угла поэт ставит эстетическую «завершенность» текста, некую «сверхвариантную» полноту. И в этом смысле правомерно включение этого текста в систему его литературных текстов.⁹

Два других ранних произведения Кулаковского («Танец по-вилюйски» — 1906 г. и «Скупой богач» —1907 г.) сближает обилие фольклорных вариантов, стоящих за этими текстами и создающих устойчивый фон для их восприятия. Сопоставительный анализ этих произведений поэта с текстами устной традиции показывает, что в обоих случаях Кулаковский выступает не как собиратель, а как интерпретатор устной традиции. В первом случае кардинальная модификация Кулаковским содержательных мотивов жанра (ўµкўў ырыата) связана со значительной литературной переакцентуацией.¹⁰ Внутренняя система ценностей устной традиции (в данном случае определенной жанровой разновидности «ырыа») испытывается отличной от нее — формирующейся литературной. Во втором случае существенным моментом, отличающим текст Кулаковского от предшествующей ему традиции,¹¹ является виртуозная изощренность стиха, в котором, наряду с собственно метрическими формами, переплавлены стилистические и синтаксические элементы: это неожиданные семантические сближения слов, несовместимых с точки зрения традиции, что создает окказиональный эффект и даже служит своеобразным перебоем ритма, а также синтаксические инверсии фраз, не свойственные устной традиции. Даже собственно метрические инновации в произведении «Скупой богач» имеют ярко выраженную неметрическую основу: это поэтика начальных тавтологических повторов, функция переносов (enjambement), совмещение переноса с начальным повтором. Цементирующим началом всех стилистических приемов в произведении становится авторская ирония. Авторское оценочное отношение к «герою» повествования выражается; а) в прямых обращениях от первого лица («Хайдаіый диэтэргит»; «Ахтан аЇардахпына»; «Таарыйа аіыннахпына»); б) в переоформлении косвенной речи; в) в ведении реплик диалогической речи, правда, в трансформированном виде, как несобственно-прямой речи.

Пограничной между «ранним» и последующим — собственно «литературным» — этапом является поэма Кулаковского «Портреты /семи/ якутских женщин» (1906). Своеобразная «переходность» этой поэмы отчетливо проявляется в стихе. Отступления от метрических схем традиционного АС единичны, имеют нерегулярный характер, не оформляясь в более-менее определенную тенденцию. Анализ показывает, что все имеющиеся инновации стихового плана обусловлены семантически - значительным расширением круга авторской лексики. Сам по себе принцип «расширяющейся» лексики восходит к принципу «хоЇуйуу» в устной традиции и генетически связан с жанром «чабыргах».¹² Однако у Кулаковского кардинально меняется само представление о лексическом типе, возможном для текста. Лексика в этом произведении включает не только формульные сочетания и поэтизмы (в широком значении), являющиеся единицами поэтического языка, но и значительно расширенный пласт «неформульной» речи. К этому же лексическому расширению следует добавить сближение поэтом неродственных семантически слов, приобретающее определенную роль в структуре стиха. Между тем видоизменяющая семантика привносит в свою очередь изменения в структуру строки и стиха в целом. Так, обилие деепричастных оборотов, являющееся основной стилистической тенденцией в этом произведении, приводит к аффиксальному совпадению концов строк (в основном, аффиксов принадлежности); к выдвижению других видов повторов, что ведет к некоторому ослаблению аллитерации, как основной опоры стиха. Поэма отличается едва заметной, но все же формирующейся тенденцией к изменению структуры строки, а вслед за ней — и стиха в целом. Определенный шаг в этом направлении был сделан за счет переноса в конце нечетной строки, приведшего к сдвигу словораздела на четную строку и последующему выделению конца четной строки. Возможным это метрическое новшество стало благодаря лексическому наполнению стиха, а именно: введению многосложных слов в начале строк, повторяющейся в лексическом плане медиали стиха (срединной части строки), элементарного (эпифорического — в пределах нескольких строк синтаксического единства) «удлинения» четной строки. Однако описанные отступления от структуры традиционного стиха оказываются в этой поэме как бы «недоведенными» до конца, представляя изменения внутрисистемного порядка. Тем не менее первый шаг к разъединению строки — как формального и смыслового единства — был уже сделан. Весь предыдущий, «ранний» в типологическом смысле, период в достаточной степени подготовил становление собственно литературного стиха.

Начало литературной трансформации текста

«Поворотным» в становлении литературного качества текста является произведение А.Кулаковского «Песня столетней старухи» (1906), несмотря на то, что оно относится к сравнительно раннему периоду его творчества. Если в текстах, рассмотренных выше, «повествовательные» изменения представлены еще не совсем отчетливо и не выходят за рамки общего, фольклорного по сути, принципа повествования, то, начиная с этого произведения, на первый план выдвигаются модификации повествовательного типа, которые влекут за собой изменения в жанровой структуре произведения и неизбежно сказываются на особенностях стиха. В большинстве своем стиховые изменения оказываются обусловленными не метрическими параметрами.

Начиная с этого произведения, в повествовательной манере Кулаковского формируются иные принципы объективации «я» героя, в тексте появляются отношения «я» к «не-я». Однако в целом по отношению к этому произведению еще рано говорить о полной объективированности «я» героя, оно еще не полностью вычленено из общего потока «не-я». «Ich»-форма высказывающегося в этом произведении еще очень тесно связана с «песенной» перволичной формой, хотя впервые «слово» героя дается как форма изображения героя, как объект, на который направлено конструирующее (изображающее) «слово» автора. Между тем само авторское «слово» еще не вычленено и ни в коем случае не дистанциирует себя по отношению к «я» («слову») героя. По сравнению с этим произведением, в других текстах этого периода «отношение» к герою могло быть выражено элементами сатиры («Портреты /семи/ якутских женщин»), элементами иронии, оценочного отношения («Скупой богач»). Только в этом произведении в поле зрения автора включается «слово» героя как таковое, отдельные элементы саморефлексии в этом «слове», его «взгляд», отчасти и миропонимание. Рассказ героини превращается в рассказ о судьбе вообще.

Формирование собственно литературной формы стиха

Существенные изменения повествовательного типа характеризуют последующие тексты Кулаковского, вплоть до его поэмы «Сон шамана» и примыкающих к ней в повествовательном плане произведений 1909-1910-х годов — «Проклятый до рождения» (название в первой редакции), поэма «Дары Реки», «Красивая девушка», «Большой пароход» /«Борокуот аал»/. Все указанные изменения повествовательного плана эксплицируются в стихе, в особенности — в его синтаксической организации. Показательным в этих текстах является прием, выполняющий функцию «задержки» повествования, хотя по своей структуре он напоминает тавтологически выраженный (градационный) повтор. Например, в поэме «Дары Реки» он выглядит следующим образом:

Будуліаннаах буріааттаах

В поэме «Сон шамана» этот прием станет основным в «ведении» повествования и структурной основой разворачивающегося видения повествователя. Метрически этот прием находит выражение в ритмически отмеченной паузе. Эта черта отчасти была свойственна, на наш взгляд, эпическому стиху традиции, хотя в меньшей степени в ней выделенная, и, возможно, коренится в самой технике эпического сказывания.

Действительно, в эпической структуре олонхо встречаются «остановки» повествования, которым сопутствуют клишированные речевые конструкции типа «онуоха баара» /в значении: затем/ «кєрєн турдахха» /если присмотреться/, «одуулаан кєрдєххо» /если вглядеться/ и т.п. У Кулаковского этот прием приобретает законченный вид, соответственно усиливаясь тавтологическим повтором. Описанная повествовательная инновация Кулаковского наводит на мысль об ориентации поэта в качестве образца на эпический стих традиции.

Начиная с «Песни столетней старухи», текст фактически разбивается на композиционные отрезки, границей которых служит «стык»,¹³ создаваемый конечным (глагольным) словом предыдущего отрезка и достаточно клишированной фразой описанного повествовательного приема. Функциональное значение этих «стыков» — в связывании «разрозненных» отрезков и в мотивировании всего последующего повествования. В метрическом плане именно в этих «стыках» создается перебой ритма, отчетливо отмеченный интонационно.

Тем самым есть основания для предположения, что именно таким путем — вне зависимости от аллитерации и других видов звуковых повторов — начинает формироваться впоследствии в литературном стихе противопоставление сильных и слабых позиций.

Новый тип синтаксической
единицы в стихе Кулаковского

Новый тип синтаксической единицы в его поэзии по своей структурирующей функции напоминает эпический «длинный стих» (ДС).¹⁴ Внешнее подобие с эпическим стихом создается параллелизмом, объединяющим прежде всего начальные строки. Однако параллелизм в стихе Кулаковского большей частью оказывается эпифорическим, связанным с конечной позицией строк.

Метрически опорная функция аллитерации, как и в традиционном стихе, остается у Кулаковского определяющей, хотя все больше начинает дополняться внутристрочным созвучием разного типа. Если местоположение ассонансов и внутренних рифм в строке традиционного АС было безотносительно к основной аллитерации, то по мере формирования литературного стиха, когда аллитерация по горизонтали становится недостаточной и не может охватить особенно «длинные» (многосложные) слова, на первый план выдвигаются изменения в самой аллитерационной системе. Приведем в этой связи несколько примеров:

/1/ Ыпсыыта биллибэт элбэх

Ындыыны ылынна//.

/2/ Обургуга олордум.

/3/ Ўс тєгўл тєхтўрўйэн//

/4/ Бу хаЇыытаабытыгар —

/5/ УЇун субуріа буруо тыыннаах,

Внутристрочная аллитерация начинает охватывать разнокорневые слова /1, 2, 3/, иногда может совпадать или с ассонансом («Ыпсыыта ындыыны ылынна»), или с внутренней рифмой /2, 5/, или охватывать внутри строки уже не корневую, а аффиксальную морфему, или даже появляться на стыке морфем, то есть охватывать «морфемный шов»/4/. Такой вид аллитерации иногда начинает терять свою структурирующую функцию, местами переходящей в орнаментальную, хотя во всех случаях строится на вполне осознанном фонологическом анализе слова.

Принцип выравнивания строки при помощи аллитерации постепенно переходит к повторам от конца строки. Роль этого повтора может выполнять «инвертированная» аллитерация (хаа), внутренняя рифма. тяготеющая к середине и к концу строки, а также повторы конечных, морфологически однотипных глагольных форм в конце строк.

К отличиям литературного АС от эпического следует отнести также и то, что последнее слово в рассматриваемой синтаксической единице стиха Кулаковского включается в аллитерацию, даже если это принципиально «другая», по представлениям традиционной аллитерации, морфологическая структура (различные части речи и разнокоренные слова). Например:

Или:

Анаабыт сиригэр аіалла!

Или:

Олордохпуна, оіолоор!

В отличие от ДС эпоса, где при помощи аллитерации осуществлялось выравнивание строк, что в свою очередь создавало преимущественно фразовый ритм этого стиха, для литературного стиха Кулаковского характерна ориентация на фонологическое звучание отдельного, изолированного слова. В силу этого возникали особые, синтаксически отмеченные (по местоположению в строке) ориентиры отдельного слова, что между тем предполагало особую, семантическую выделенность этого слова в тексте. Новый, литературный стих был ориентирован на отдельное слово в совокупности его просодических, фонологических. морфологических составляющих.

Возрастающее внимание к конечной позиции слова в строке имело ряд далеко идущих последствий. Из них к наиболее принципиальным следует отнести:

а) усиление структурной (метрической) роли внутристрочных (неаллитерационных) видов звуковых созвучий, тяготеющих к середине или к концу стиха в целом;

б) появление тенденции к строфемному объединению строк в 2-3 стиха, свидетельство этому — стихотворения «позднего» Кулаковского.

Вместе с тем все инновации Кулаковского не отменяли аллитерационной сути его стиха. Именно аллитерация продолжала играть организующую роль в его метрике. Кулаковским были выявлены (в виде достаточно осознанной поэтической установки) почти все потенциальные возможности аллитерационного стихосложения. Только у Кулаковского аллитерация стала настолько изощренной в звуковом отношении, что позволяла судить о неисчерпаемых фонологических возможностях поэтического языка традиции и о незаурядных лингвистических способностях поэта, реализовавшего их не только в ряде своих лингвистических работ, но и в своей поэзии. Звуковая виртуозность поэзии Кулаковского всегда носит на себе характерную печать индивидуальности поэта. Какова бы ни была природа звукового повтора (например, во внутренней рифме), самый принцип повтора изначально был согласован с аллитерационным — как с основным метрическим принципом организации строки. Вместе с тем внутри самого аллитерационного стиха зрели те внутренние предпосылки, которые отчасти были развиты в поэзии Кулаковского и при иных (внешних) условиях дали возможность выдвинуться «неканонизированным» по сравнению с аллитерацией видам повторов, исподволь всегда сопровождающих аллитерацию. До конца своей жизни Кулаковский оставался сторонником аллитерационного стиха — как присущего исконной языковой природе якутской традиции. Задача поэта виделась ему в том, чтобы раскрыть неисчерпаемые, по его представлениям, возможности традиционного стиха. Последние эксперименты в этом плане — тексты, не вошедшие в прижизненное издание — свидетельство тому («Песня табака», «В.Ф.Артамонову», «Певец», «Рассказ старика», «Армия снежно-ледяной страны»).

Стих Кулаковского — это завершение определенного эволюционного ряда, тех модификаций, которые отчасти наметились и в раннелитературной рукописной традиции. Между тем стих поэта, в отличие от раннелитературного, во многом подготавливает последующий этап развития литературного стиха. Именно в стихе Кулаковского намечается динамика в развитии внутристрочных созвучий (предрифменного плана). Регулярное использование переносов приводит к разработке специфической синтаксической единицы стиха, в результате создается новый тип синтаксической композиции (строфемы)¹⁵, на литературной основе воссоздающей структурное подобие эпического стиха традиции. Внутри этой строфемной организации формируется новый тип строки, которая аллитерационно связана, но строгость схемы в ней возрастает к концу и появляется зависимость от заданности конца. Все это было следствием колоссального, неизвестного до сих пор сдвига, происшедшего в поэтической лексике, словаре Кулаковского, новаторство которого заключается прежде всего в изменении типа поэтического слова, и во многом определено новым типом осознания поэтического языка, с представлением об его условности. Именно этот шаг был решительно сделан Кулаковским в его поэзии. В целостности поэтического языка якутской традиции следует видеть истоки поэтического видения поэта, его художническую установку в построении своих текстов. В этом смысле тексты самого Кулаковского следует рассматривать как наиболее ранние и, по существу, единственные в своем роде образцы литературного аллитерационного стиха, а саму поэзию как уникальное явление «перехода» от устной традиции к литературе. Это были первые решительные шаги литературной культуры, продолжающей свою устную предысторию, но преодолевающей ее и тем самым приобретающей вполне самостоятельный — эстетический — характер.

Примечания

1. См.: Васильев Г.М. Якутское стихосложение. - Якутск, 1965 (глава о поэзии А.Кулаковского).