Новости
мы обычно узнавали от него. Он врывался в
нашу редакцию. Без шапки даже зимой (благо,
суд был через дорогу), с незажженной
сигаретой во рту. И первым делом
спрашивал: «Что нового?»
Закуривал. Наливал обязательную чашку
кофе и погружался в наши материалы. Как
юриста, его больше всего интересовала
достоверность статей криминальной
тематики. Давал дельные советы и так же
стремительно исчезал.
Он все делал быстро... И многое успел.
Был жаден до жизни и очень любил ее. Но не
спокойно, а как-то страстно, взахлеб.
Может быть, потому, что пришлось
испытать кошмар заточения,
принудительного и несправедливого.
Когда он рассказывал мне об этом,
впрочем, весьма неохотно, вспоминала,
как, застряв в лифте, впервые
почувствовала ужас. Перед замкнутым
пространством и собственным бессилием,
хотя и понимала: моя «тюрьма» — явление
временное. Каково же было ему,
свободному, вольнолюбивому, в тюрьме
настоящей?
Он ненавидел ложь. В лирических
миниатюрах (или правильнее — стихах в
прозе?) много размышлений о правде: «Только,
ради Бога,... без вранья. Этим я сыт».
Больше всего ценил преданность. В быту
же был неприхотлив. Легко относился к
вещам и деньгам. Купил машину. Разбил.
Другому хватило бы горевать надолго. А
Василий Гаврилович, хитро сощуря глаза,
лишь заметил: «Повезло. Жив остался...» Он
производил впечатление благополучного,
крепкого родовыми корнями человека. Но
однажды я оказалась с ним в какой-то
простой семье. Гоголев был непохож на
себя: тихий, умиротворенный, нежный. «Это
мой брат», — познакомил меня с хозяином,
похожим на него так же, как латыш на
грузина. И пояснил: «Мы из одного детдома».
Позднее, когда один из его детдомовских
«братьев» умер, горевал страшно. «Когда
друзья уходят в мир иной...»
Его смерть стала для нас, друзей и
коллег, шоком. Уйти в мир иной мог кто
угодно, но только не Василий — в
расцвете сил, любящий солнце и женщин,
родные аласы и веселые побасенки.
«Не боюсь ножа и боли,
Не боюсь смерти,
Боюсь сердца увядания».
Его сердце продолжает стучать в его
строчках.
Людмила
ЛЕВИНА.
Уходим
Уходим в мир иной все не по воле
своей.
Радуйтесь хоть тому, что в жизнь
земную
Приглашены были...
Сгорают люди
Сгорают люди
Без огня, без дыма.
Кто скажет, почему они сгорают
живыми?
Покурить бы
Мужики, покурить бы.
Поговорить бы.
О чем? Да ни о чем и обо всем.
Только, ради Бога, мужики,
без вранья.
Этим я сыт.
Я не из тех...
Кто-то любуется снегом, сидя
в доме теплом.
Я из тех, кто окунается в него
с радостью.
Я из тех, кто бредит лунной ночью.
Я из тех, кто во вьюгу родился.
Совести нет...
«Совести нет»! —
Орут нам в след.
Откуда взяться-то ей?
Жили совестью не своей —
партийной.
В рай...
Стар — упрекаете,
Сед — дразните.
Да, стар и сед я ныне,
но не стоните, братцы.
Другой жизни не жаждал, доли иной
не искал.
Тяпнем лучше еще по стопке одной,
Чтоб было легче собраться в мир
иной.
Жизнь — коктейль
Жизнь — это любовь и ненависть,
Богатство и бедность...
Блеск и нищета, горе и радость,
слитые в одну чашу.
Так выпьем же этот коктейль смелее
до дна!
Сколько же?
Когда врем — орем. Когда правду —
шепчем.
Сколько же, люди, шептаться
будем?
Привет тебе!
Кулик, пташка болотная,
Рад видеть тебя в грязи родной!
Ведь и вправду на родине и грязь —
не грязь.
Другого не дано
Когда друзья уходят в мир иной,
Вдруг замечают — ты уже седой.
Звезды кажутся пылью мелкой.
А трава аласа отчего-то — блеклой.
На той струне
Ни на шестой, ни на седьмой...
На той играй струне, до которой
никто не дотронулся.
Сердце женское
Ловите запах любого цветка,
Любите женщин любого возраста.
Любая нога затопчет цветок,
Но ни одна — сердце женское.
Бродяге
Мерцает в тумане сигареты
огонек
Незнакомый лик освещая.
Блуждают в ночи бродяги,
Друзья по несчастью мои,
Забытые Богом люди,
Растертые, как плевок.
Плачет свеча, сгорая...
Плачут, ломаясь, деревья
Прозрачной смолой.
Плачут птицы у разоренного
гнезда.
Плачет собака, хозяина
потеряв.
Плачут волки рядом с падшей
подругой...
Не плачет лишь глыба
каменная,
С рождения мёртвая.
Не будь же истуканом
каменным,
Когда столько слез вокруг.
Боюсь
Не боюсь ножа и боли.
Не боюсь смерти.
Боюсь сердца увядания.
Тропинка
Милая, утонувшая в ржавой траве
аласа родного,
Вывела ты нас на шумную дорогу
жизни.
Научила не спотыкаться,
бороться и идти до конца.
Сегодня зря сердца и глаза ищут
следы наших босых ног.
Давно они остыли, заросли мхом.
Не зарастай, родная, не теряй
себя.
Других выводи в жизнь.
Может, их ждут лучшие участь и
судьба.
