О туруханских, точнее, шарохинских якутах современному читателю мало что известно, если не сказать почти ничего. Тем не менее, история этого небольшого якутского осколка, некогда осевшего на далеких берегах Енисея, была когда-то особой загадкой для исследователей, служила даже поводом для некоторых гипотез о происхождении якутов. К сожалению, в наше время сведения о том небольшом оседлом поселении якутов практически забыты, в литературе давно нет никаких новых данных об этой малоизвестной странице истории расселения якутов.

Наиболее ранние упоминания о шарохинских якутах в литературных источниках встречаются начиная со второй половины ХVIII столетия. Одно из них находим в известном труде И.Г. Георги, впервые изданном в конце семидесятых годов ХVIII века, где автор о туруханских якутах пишет: "127 ясашных душ живут при реке Енисее около Мангазея" [1799, с.177]. Как известно, эти сведения им были почерпнуты из трудов своих более ранних предшественников. Поэтому можно сказать, что уже тогда существование оседлого поселения якутов на Енисее было хорошо известно исследователям Сибири.

Однако только в ХIХ веке сведения о них становятся более подробными. Немало упоминаний находим в трудах путешественников и исследователей Туруханского края, хотя они весьма отрывочны и нередко повторяют друг друга. Конечно, не все авторы владели достоверными сведениями, не всем удавалось посетить этот отдаленный уголок края, тем не менее, почти каждый автор непременно спешил сообщить о существовании этого небольшого якутского поселения как о весьма необычном и загадочном явлении в описываемом им крае. Кроме их численности, внешнего облика и образа жизни многих интересовало происхождение данного инородческого населения, живущего оседло отдельным станком. Хотя почти все авторы отмечали их пришлое прошлое, тем не менее, даже тогда этот вопрос был весьма туманным. Каждый из них видел в них что-то особенное, отличающееся от остального инородческого населения. Бывший губернатор края А.П. Степанов пишет: "Якуты, живущие недалеко от Туруханска, на берегу Енисея, в маленькой деревеньке, имеют настоящую крестьянскую оседлость, даже рогатый скот" [1835, с.43].

В дневнике финского ученого-путешественника А. Кастрена, посетившего станок в первой половине ХIХ века, читаем: "несколько обруселых якутских семейств, которые по собственным словам их, лет 100 тому назад, перекочевали сюда с реки Лены" [1860, с.337].

Другой не менее известный сибирский исследователь того времени Н.А. Костров также не раз упоминал в своих сочинениях о жителях этого станка, считая их весьма древним поселением: "Шорохино… состоит из 5 домов, в которых большею частью живут якуты. В Шорохинском роде якутов при 15 душах мужеского населения считается 9 работников, платящих ясак" [1857, с.139-140].

Это необычное якутское поселение также вызывало особый интерес А.Ф. Миддендорфа, посетившего станок во время своей известной северной экспедиции. "Всего в 35 верстах от Туруханска, – пишет он, – в поселении Шорохине, вы очутитесь среди колонии, которая имеет полнейшее право считаться особым якутским родом, Шорохинским. В мое время насчитывали 17 душ муж. и 16 душ женск. пола. Вот и все. По общему наружному виду они преобразились в русских: это тем более не удивительно, что половина новых дворов, составлявших Шорохино, была занята чисто русскими поселениями.

Какими судьбами, когда и каким путем этот род, происшедший вероятно от одного и того же семейства, заброшен на самый крайний западный форпост, это мне, к сожалению, не удалось разведать при быстром моем проезде. Как остров, он находится среди обширного океана совершенно разнородных народов, но сохранил для своей внутренней жизни свой язык, а вместе с тем несомненно и многое связанное с ним, несмотря на то, что уже в мое время русский язык у этого рода по-видимому успел приобрести право гражданства"[1878, ч.II, с.758-759]. Далее автор пишет о своих предположениях относительно их переселения, считая, что оно могло быть насильственным в наказание за какие-то проступки или добровольное с Таймыра или Ессейского озера.

Как отмечали многие бытописатели края, жители станка были достаточно обрусевшими и почти ничем не отличались от местного русского населения, почему некоторые даже писали, что совершенно излишне считать их за особый род: "Оседлые инородцы в Туруханском крае одни только якуты… 14 муж. и 14 жен. пол., имеют постоянное жительство в деревне Шорохиной на правой стороне Енисея, в 30 верст от Туруханска, вместе с русскими, утратив совершенно не только свой народный язык и характер, но и самый наружный тип и усвоив все обычаи русских, с которыми почти вполне слились, и по этому весьма справедливо желают уничтожения особого инородческого управления, существующего ныне у них, и обращения в звание обыкновенных поселян, как они и есть в действительности" [Мордвинов, 1860, с.30].

Туруханский священник Михаил Суслов, посетив станок в 1884 году, в своем путевом журнале пишет: "Мы причалили к зимовью. Жители этого станка, природные якуты, после покорения диких народов севера Сибири, желая избавиться от притеснений казаков, поселившихся между ними, удалились в эту местность около 1700 г. и через пятьдесят лет (около 1754 г.) приняли св. крещение от Тазовского священника Никифорова. В настоящее время они настолько обрусели, что не имеют и понятия о своей родной якутской речи; живут оседло и занимаются хозяйством, как и русские крестьяне" [Енисейские епархиальные ведомости, 1884, №13].

Шарохинские якуты обосновались и в самом Туруханске, находящемся в 30 км от их станка, имевшем тогда статус заштатного города, историческом, административном и торговом центре северного края, некогда легендарной Новой Мангазее. Так, сибирский историк А.Н. Щапов о шарохинских якутах в своих историко-этнографических заметках (1872 г.) пишет: "В Туруханске в доме бывшего некогда училища, где мы квартировали, 74-летняя старуха, обруселая якутка, век свой изжила замужем за русским поселенцем. У ней две племянницы – выродки якутского рода: отец у них был русский, а мать – дочь якута и русской женщины: обе девушки почти с совершенно обруселым обличьем. Точно также в Монастырском селе встречаются якутки замужем за русскими крестьянами" [1872, с.153].

В конце столетия в численности шарохинских якутов отмечается заметный рост, авторы место проживания их указывают уже в двух станках: Шарохинском и Костинском в числе 63 мужчин и 37 женщин. Как видно из этих сообщений, население станка еще в первой половине ХIХ века было весьма смешанным и обруселым, тем не менее, оно еще помнило, хотя и смутно, свое якутское происхождение, и официально считалось якутским родом. Если язык и другие культурные навыки обитатели станка утеряли довольно рано, то внешний облик сохранялся еще долго. Многие посетители станка обратили на это внимание. "Они и жилищем и всем другим не отличаются от русских, разве физиономии", – писал доктор Кривошапкин [1863, с.83].

Относительно названия станка в литературе встречается несколько вариантов: Шорохино, Шарохинское, Шориха или просто Якуты. Местное население в разговоре больше употребляло именно это название. Название Якуты, как видно из старых документов, в дореволюционное время, а также вплоть до 1950-х гг. станок носил вполне официально. Именование населенных пунктов по их этническому составу в прошлом в Туруханском крае часто практиковалось, например, были станки Долганы, Тунгусы. Якуты, как и многие населенные пункты края, выполнял функцию станка. Судя по документам второй половины ХIХ и начала ХХ столетия, вместо "станка" использовали и другие административные названия: "волость" или "управа", "зимовье" или "деревня".

Если в старой литературе упоминания о шарохинских якутах были довольно частыми, то в последующее время подобных сообщений в трудах исследователей становится все реже. Более официальные документированные сведения о шарохинских якутах находим в материалах переписи населения 1897 года. Как показывают статистические данные, в станке тогда было 8 хозяйств, жителей – 61 человек, из них якутов – 28 мужчин и 16 женщин; русских – 7 мужчин и 6 женщин; юраков – 1 мужчина, 1 женщина; тунгусов – 2 женщины. Всего якутов по Нижне-Подгороднему сельскому обществу учтено 47 чел., в Туруханске – 10 чел., в Низовском сельском обществе – 7 чел. В Верхнеимбатске – 1 мужчина, 1 женщина. Итого 66 якутов [Патканов, 1911, с.415]. Эти данные были далеко неполными, во всяком случае, не показывают точный численный состав местных якутов, тем более, в материалах отсутствуют данные по другим станкам, где проживало немало якутско-русских семей. Хотя, видимо, в то время уже было достаточно сложно определить национальный состав в столь смешанной картине местного населения.

К тому времени выходцы из Шорихи не только проживали в ряде близлежащих станков, но и попадали в более отдаленные места. Именно отдельные лица, проживающие в других станках, зачастую оказывались не учтенными в подобных подсчетах. В целом к концу века шарохинские якуты в крае имели довольно широкое распространение. Пожалуй, самой известной фамилией среди шарохинцев были Самойловы. Были ли якуты с другой фамилией – сказать сложно, но в старых документах встречаются якуты Сотниковы, но их, видимо, было сравнительно мало.

В Туруханск у меня было две поездки с промежутком в десять лет. Первая состоялась в июле 1995 г., вторая – в 2005 году. В результате этих поездок удалось по крупицам собрать достаточно большой материал по истории поселения. Встречался и записывал рассказы старожилов, тех немногих уроженцев станка, которые ныне живут в разных населенных пунктах. К сожалению, некоторых моих первых информантов сегодня уже нет в живых. Честно говоря, когда впервые собирался туда, особо не рассчитывал найти каких-либо живых свидетельств о столь давней истории шарохинских якутов, не говоря об их потомках. К своему удивлению, среди местных старожилов нашлось немало людей, которые свою родословную так или иначе связывали с шарохинскими якутами, также их прямых потомков, которые сегодня составляют не одно поколение среди современных туруханцев. Встречались также люди, которые когда-то жили в том самом станке Якуты, названном в честь его первопоселенцев, а в наше время давно заброшенном.

Для меня особенно памятной была первая поездка, тогда посчастливилось попасть в Якуты, как местные жители по-прежнему называют старый станок. Тогда благодаря помощи директора совхоза Селиванихи, небольшой деревни, находящейся в 10 км от районного центра, местные рабочие свозили меня в Шориху. Это 60 километров вниз по Енисею. Река в этом месте становится шире, могучее, ее дыхание – более холодным и суровым. Когда подплыли к высокому берегу и вступили на землю, где когда-то стояло одно из старинных поселений, перед нами предстал широкий мыс, омываемый устьем небольшой речки, впадающей в Енисей. Местность поразила удивительно пышной растительностью, запахом дикой природы. Полноводная горная речка удивила своей первозданной красотой. Сохранившихся построек здесь давно уже нет, почти не осталось никаких следов бывшей здесь деревни. Все заросло непроходимой чащей густого тальника. Вот уже более сорока лет местность пустует, разве только несколько выше на горе стоит охотничья избушка и рядом с ней – медвежья ловушка. Когда поднимаешься вверх "наугор", открывается красивая панорама широкой реки, большого зеленого острова. Этот тихий медвежий уголок, наверное, не случайно был выбран первыми его поселенцами. Слияние двух рек, тайга, постепенно переходящая в лесотундру – своеобразные ворота северного края – были местом во многом удачным и наиболее подходящим для их жительства.

Одним из ярких свидетельств о пребывании здесь шарохинских якутов являются местные топонимы. Среди которых не трудно обнаружить несколько якутских названий, сохранившихся до наших дней. Они выделяются среди местных топонимов, прежде всего, своим непривычным звучанием. Однако дошли они до наших дней в весьма искаженной форме, порой в них трудно опознать старые якутские слова. Сегодня нам известна лишь незначительная часть того, что было, многое безвозвратно утеряно, ушло вместе с тем поколением, которое осваивало эти места. Особо следует отметить название небольшого озера "Аргакуль", находящегося в 3-х километрах севернее от станка. Рядом с Малой Шорихой протекает небольшая речка "Аптелях", также впадающая в Енисей. Эти названия и сейчас используются местным населением, однако подлинное их значение здесь давно забыто. Название небольшой сопки округлой формы, находящейся в 1,5 км. вниз от станка – "Балбаха". На другой стороне Енисея протекает речка с не менее загадочным названием "Болчагур".

Несмотря на некоторые искажения, в этих названиях достаточно четко просматривается их якутское происхождение. Например, в названии "Аргакуль" нетрудно обнаружить сочетание двух слов. Первое – "арга", в якутском языке имеет свое архаичное значение, которое переводится как тыл, задняя сторона, спина (противоп. "илин"), т.е. задняя сторона чего-либо. Таким образом, слово указывает географическое направление и означает низовье реки, север. Данное значение слова и сейчас сохраняется в некоторых северно-якутских говорах. Таким образом, название можно перевести как "Северное озеро", что подтверждается его северным расположением от станка. Несколько искаженное "куль", т.е. озеро, в якутском языке имеет древнетюркское происхождение. Как отмечает известный якутский топонимист Багдарыын Сюлбэ, географические названия с дополнением "кюель" относятся к наиболее распространенным на карте Якутии.

Особый интерес представляет название "Аптелях". К сожалению, трудно судить, что таит в себе столь загадочное слово. Хотя в нем очевидна характерная особенность якутских топонимов аффикс -лях,имеющий значение обладания чем-либо (кем-либо). Названия местных достопримечательностей "Якутская гора" и "Якутский остров", вошедшие во многие географические справочники, пошли от названия самого станка. Остров на Енисее, называемый в народе "Якутинским", представлял собой огромный зеленый массив, по сведениям информантов, длина в прошлом составляла около 2 км, ширина – более 200 м. Сибирская река иногда показывает свой характер, года три назад в результате небывало могучего ледохода на Енисее огромные ледяные глыбы смыли остров.Катастрофе, видимо, способствовало то обстоятельство, что в этом месте русло реки делает сильный крен, образуя большой затор. Разрушительную силу этого бурного ледохода можно только представить. Сейчас остров значительно уменьшился в размере, по рассказам очевидцев, длина его едва составляет 300 метров. Подобную экологическую катастрофу даже не припомнят старожилы.

В поисках исторических фактов приходилось изучать некоторые сохранившиеся метрические книги Туруханской Преображенской церкви середины ХIХ – начала прошлого столетия. Страницы старых церковных книг пестрят фамилиями разных поколений шарохинских Самойловых. Как видно из этих записей, вплоть до 1920-х гг. Самойловы имели статус инородцев и составляли отдельный якутский род, в документах были записаны якутами. С первых лет советской власти шарохинских якутов начинают записывать русскими. В материалах первой приполярной переписи населения 1926-27 гг. якутов в районе уже не значится, они все были записаны как русские.

Судя по записям церковных книг, Самойловы своих жен брали из соседних крестьянских станков, из семей местных казаков и мещан. Дочерей нередко выдавали замуж за женихов из более отдаленных мест. Особую ветвь в родословной Самойловых, хотя и сравнительно позднюю, составляет фамилия Чалкины. Эти две фамилии в течение достаточно длительного времени соединились крепкими родственными узами. По рассказам старожилов, предки Чалкиных по своему этническому происхождению были татарами.

Шарохинские якуты также поддерживали тесные контакты с низовским инородческим населением: затундринскими крестьянами и долганами. Станок часто посещали караваны оленьих упряжек. Нередко обменивались визитами, подарками. За рыбу, хлеб, муку жители станка получали оленье мясо, шкуру. Они, как православные, нередко брали своих жен из крещеных инородцев. Так, невестки у Самойловых были из дальних станков "Затундры". Например, по рассказам жителя Селиванихи А.А. Самойлова, ее мать Феоктиста Дмитриевна была долганкой, привезенной с Гольчихи. Один из сыновей Апполона Самойлова Георгий был женат на Татьяне Николаевне Байкаловой из пясинских долган. Дочерей также нередко выдавали замуж за жителей низовских станков. В этом отношении довольно показательна история одной семьи таймырских Туркиных. Об этом когда-то мне поведала Мария Савельевна Яроцкая, урожденная Туркина, старожилка Левинских песков. Ее мать Ульяна Дмитриевна Самойлова была выдана замуж за состоятельного затундринского крестьянина Савелия Трофимовича Туркина, владевшего 300 голов оленьего стада на станке Ананьевское.

Картина экономической и хозяйственной жизни шарохинских якутов начала ХХ века хорошо показана в "Материалах" рыбопромыслового исследования р. Енисей, проведенного в 1911 г. В них читаем: "В станке дворов было 8, изб 8, бань 4, амбаров 4 и 1 коптильня. Усадебные участки в среднем по 47 кв. саж. имели все 8 хозяйств. Жители имели 6 саней, 11 нарт и 7 нарт собачьих. Для промысла зверя в станке имелись: 6 ружей; из них 4 одноствольных и 2 двуствольных, и 113 ловушек; капканов 23 и черканов 90. В зиму 1911 – 12 гг. 4-мя хозяйствами, давшими показания, было добыто: белки 444 шт. на 149 рб.10 к., колонков 5 на 7 руб., горностаев 24 на 38 рб., лисиц 2 на 28 рб. И песцов 4 на 56 рб." [1914, с.54-55].

Шарохинским якутам наряду с языком и бытовыми традициями местного населения приходилось усвоить и новые для них хозяйственные навыки: рыбный промысел, ездовое собаководство. Рыболовство стало основным их занятием как и у местных жителей, которых недаром называли "сельдюками". Рыбачили почти круглый год, промысловые участки занимали достаточно обширную территорию на Енисее, кроме того, в их распоряжении были крупные озера, находящиеся в окрестностях станка. "Орудия рыбной ловли в станке имелись следующие: у 8 хозяйств 11 неводов-частиков, у 6 хозяйств 6 обыкновенных неводов и 70 пущален и у 7 хозяйств 52 перемета с 2120 удами, 7 хозяйств имели 8 лодок. Было добыто: осетрины 16 пудов, стерляди 20 пуд, сельдей 703 пуд. 20 фунт., нельмы 4 пуда, чиров 13 пуд, налимов 10 пуд, сигов 5 пуд, щук 19 пуд и разной рыбы 35 пудов" [там же].

Как известно, шарохинские якуты исконно держали рогатый скот. Хотя он и считался традиционным для них занятием, но не был основой их хозяйства. Появление скотоводства здесь, видимо, было не случайным и, вполне возможно, оно имело некоторое этноисторическое объяснение. Местные жители не были никогда владельцами больших стад, ограничивались небольшим поголовьем, как было принято в здешних краях. "Сенокосные угодья находились на левой стороне Енисея против станка и по р. Шароха. Летом скот пасся на берегу Енисея. Из 8 хозяйств не имело сенокосных угодий одно хозяйство, остальными же 7 хозяйствами в 1911 году было собрано 639 копен укоса. На все хозяйства станка было 11 лошадей, 10 дойных коров и 22 собаки" [там же].

Станок "Якуты" на Енисее был крайней северной точкой, где выращивали картошку, поскольку в то время в других станках по низовью не занимались этим. По данным того же 1911 года, "не имели огородов 4 хозяйства. Из остальных же 4 хозяйств на каждое хозяйство в среднем приходилось по 70 кв. саж. огородных угодий". Получали неплохой урожай картошки: от 1 посаженного куля собирали 5 кулей. Жители станка не занимались другими видами овощей. Как пишет Тарасенков, в станке первым, кто начал заниматься выращиванием других огородных культур, был некий ссыльный Флоренсов [1930, с.310].

Как видно из материалов переписи 1926-27 гг., к тому времени 12 хозяйств станка имели 14 рабочих лошадей, 16 коров и 16 ездовых собак. Занятость населения представляла следующую картину: сельским хозяйством занимались 25 чел., рыболовством – 34, охотой – 14, прочими занятиями – 14 чел. [1928, с.14-16]. По данным Туруханского РИКа на 1 августа 1929 г. в станке жителей было 83 души обоего пола [Тарасенков, с.150].

По рассказам старожилов, семьи в станке всегда были многодетные, жили крайне бедно. Небольшие избы имели сени и другие хозяйственные пристройки, в которых держали скот, упряжных собак. В середине дома стояла большая русская печь, которая использовалась в основном для выпечки хлеба, нередко на ней спали дети, казенка ограждалась матерчатой ширмой. Хлеб пекли в печи способом лепки. Избы отапливались железной печкой. Несмотря на оседлость в быту, у жителей станка было немало черт, характерных для кочевого населения енисейских аборигенов. Основным питанием жителей северного станка была рыба. Мало употребляли солёную пищу, ели сырую рыбу нередко без соли. Некоторое разнообразие в рационе питания давал охотничий промысел: отстрел лесной дичи, ловля зайцев петлями. Необходимый инвентарь для хозяйственных нужд и рыболовные снасти жители станка сами изготавливали. Из конопли плели сети, вязали из конского волоса так называемые "тягонки", специальные рукавицы для тяги невода, рыболовные "бродни".

Самойловы, как и местные крестьяне, были весьма набожными, вплоть до 1950-х годов в избах старики держали иконы. В дореволюционное время, видимо, нередко дети шарохинских якутов обучались в местных церковно-приходских школах. "Ни одного инородца нет в Туруханской школе (если не считать одного совершенно обрусевшего якута), где за отсутствием общежития учатся только дети городских мещан", – сообщалось в "Восточном обозрении" за 1903 год. Известно также то, что из рода Самойловых были церковные служители, в свое время местным дьяконом был Апполон Самойлов. А его сын Илья Апполонович в 1910-х гг. служил псаломщиком в Туруханском Преображенском соборе. В наши дни в восстановлении старинного храма Свято-Троицкого монастыря свою посильную помощь оказывали многие прихожане и селяне-старожилы, в оформление его внутреннего убранства приложили свои умелые руки и местные мастера.

В судьбе станка и его жителей отразилась история и советского времени. На заре советской власти буря гражданской войны не миновала и Туруханскую землю. Эти трагические события оставили глубокий след в памяти местных крестьян. В одной из церковных книг за 1920 год читаем следующую запись: "В течение января месяца 1920 года священником Мартином Римшой были отпеты 31 человек, убитых и утопленных красноармейцами". Среди 14 утопленных в реке Енисей против с. Монастырское значатся имена трех "инородцев-якутов" Самойловых, двух родных братьев Ильи и Николая Апполоновичей, 32 и 23 лет, а также их двоюродного брата Адриана Романовича, 20 лет.

В списке местных участников Великой Отечественной войны мне удалось сосчитать более 30 человек с фамилией Самойлов. Большинство из них не вернулись в свои родные станки. Нередко из одной семьи на войну уходили несколько братьев. Например, П.А. Самойлова в войну потеряла своих четверых родных братьев, ушедших добровольцами на фронт. Прах героически погибших братьев Самойловых покоится в братских могилах под Сталинградом и Ладогой.

С прибытием поздней осенью 1942 года с Поволжья и других районов СССР так называемых спецпереселенцев начинается новая страница истории старого станка. К тому времени в станке проживало три семьи Самойловых со своими детьми и одна пожилая их родственница. Семьи в основном занимались рыболовством, имели свой рогатый скот и лошадей. Старинный глухой станок в одночасье превратился в некий концентрационный лагерь. Среди переселенцев были представители разных национальностей – литовцы, финны, греки, украинцы, но большинство составляли поволжские немцы. После реабилитации многие выехали в центральные районы, но значительная часть людей так и осела на туруханской земле. В настоящее время в районе проживает несколько пожилых людей из тех невольных переселенцев, которые более 60 лет назад оказались в этом суровом северном крае.

О тех годах жизни в "Якутах" своими воспоминаниями поделились Мина Греб и Ирма Шван – бывшие юные переселенки, пережившие все тяготы и лишения того времени, повидавшие в свои молодые годы немало горя и слез. Старые женщины со слезами на глазах вспоминали свои юные и молодые годы, проведенные в страшных, порой нечеловеческих условиях, когда им приходилось испытать наравне со взрослыми тяжелый колхозный труд, пережить голод и холод. Больных, голодных людей под конвоем загнали в конный двор, к зиме их заставили рыть землянки для жилья. Приходилось начинать новую жизнь. По рассказам моих собеседниц, в первые годы, особенно в первую зиму, прибывших умерло очень много. Спецконтингент, состоявший в основном из женщин и детей, был мобилизован на рыбодобычу. Первую практическую помощь им оказывали немногие жители станка, которые обучали их рыбачить и охотиться: ставить сети, чинить невод, пользоваться капканами и петлями.

Спецпоселенцы, кое-как перезимовав, с первыми лучами весеннего солнца взялись за корчевание леса – готовили землю под колхозные огородные поля. К их счастью, земля оказалась необычайно благодатной, на ней прекрасно росли картошка, капуста, морковь, свекла. Для жителей станка продукты с огорода стали важным подспорьем к их скудному рациону военных и послевоенных лет. Колхоз "Комсомолец" в основном занимался круглогодичной добычей и заготовкой рыбы, выращиванием овощей. Тонны рыб и овощей, заготовленные невольными жителями станка, увозились вниз по Енисею для снабжения промышленных районов Игарки и Норильска.

С прибытием переселенцев впервые в станке открылась четырехклассная школа с единственной учительницей, где обучались дети разного возраста, всего было 22 ученика. Несмотря на небывалое оживление жизни в 40-50-ые годы, станок оставался одним из глухих уголков северного края, где не было ни радио, ни почтовой связи, ни электричества.

В 1956 году с реабилитацией репрессированных начинается массовый выезд пришлого населения. В 1958-59 гг. с убытием последних жителей станок опустел. С того времени местность становится нежилой, дома и другие постройки постепенно разбираются на дрова. В последующие годы старый станок некоторое время использовался как рыболовецкая точка отделения совхоза.

В настоящее время прямыми потомками шарохинских якутов являются многочисленные представители Самойловых, одной из наиболее распространенных коренных фамилий. О своем якутском происхождении они мало что знают, хотя среди них бытует весьма далекий отголосок старой легенды о том, что некогда их предки прибыли с востока по Нижней Тунгуске, спасаясь то ли от страшной оспы, то ли от ясачного гнета. Хотя отношение к легенде разное: для кого-то это выдуманная история, а другие склонны считать ее событием реальным. Среди них немало тех, кто искренно хотел бы узнать историю своей родословной. К разговору о якутском происхождении их предков они проявляют живой интерес. Одна из местных старожилок, 76-летняя П.А. Самойлова, генеалогическое древо Самойловых ведёт от Петра Сидоровича, который приходится ей прадедом. По ее рассказам, он имел 9 сыновей (Абрам, Апполон, Григорий, Роман, Ларион, Дмитрий…). Все сыновья оставили большое потомство. От Петра Самойлова можно сосчитать около десятка поколений Самойловых. От него пошли отцы и деды ныне живущих туруханских Самойловых.

Судя по рассказам пожилых информантов, отцы их хорошо знали о своих якутских корнях, и в какой-то степени осознавали себя якутами, хотя это никогда не афишировалось. Как вспоминает П.А. Самойлова, отец ей нередко говорил о своем якутском происхождении, то было темой нередких разговоров отца и дочери. Когда она у него спрашивала, почему не говорит по-якутски, отец отвечал: "Уже и отец мой и дед говорили только по-русски". Раньше шарохинцев по названию их станка в среде местного населения нередко прозывали якутами, подобное и сейчас можно слышать, хотя это теперь имеет несколько ироничный оттенок. Как рассказывает П.А. Самойлова, раньше люди как-то избегали говорить о своей национальности. Это чувство, знакомое многим поколениям советских людей, в крае сталинских ссылок, видимо, ощущалось по-особому. Не знаю, что двигало старой женщиной, то ли зов предков или память об отце, но в последней переписи населения 2002 года она записалась якуткой.

Среди современных Самойловых в основном преобладает славянский тип лица, однако у отдельных их представителей нет-нет да и проглядывают некоторые отдаленные черты их якутских предков. Особенно среди людей старшего поколения встречались удивительно красивые лица с мягкими азиатскими чертами. "Я пошибала на тятю", – говорила мне, улыбаясь, Е.Е. Самойлова, одна из моих первых собеседниц. На старых фотографиях, которые мне показывали знакомые, я часто обнаруживал лица, сохранившие заметный отпечаток якутского типа.

Знали ли в Якутии о своих сородичах, живущих отдельной деревней в столь отдаленном крае? Для многих исследователей туруханские якуты оставались особой загадкой. Например, В.Л. Серошевский, известный исследователь якутов, в свое время заявлял, что не мог добыть точных современных сведений о якутах, поселившихся за пределами Якутии, в том числе о шорохинских. Тем не менее, это ему не помешало писать в пользу некогда высказанного Н. Щукиным мнения о возможном пути переселения якутов вниз по Енисею и вверх по Нижней Тунгуске, оттуда на Вилюй и Лену. Так, в своем труде относительно туруханских якутов он пишет: "В колониях этих можно, пожалуй, усмотреть остатки главного отряда, впоследствии двинувшегося на восток" [1897, с.206-210]. Позже эта псевдонаучная гипотеза была опровергнута якутским ученым Г.В. Ксенофонтовым. Как известно, в 1925 году Г.В. Ксенофонтовым была предпринята беспрецедентная по тому времени длительная экспедиционная поездка по сбору научного материала по этнической истории якутов. Маршрут ученого пролегал через Западно-Кангаласский и Средневилюйский улусы: Марха – Нюрба – Шея – Сунтар – Хочинский улус – Брангатский наслег – Чона – Ербогачен – Ново-Туруханск – Красноярск, далее Хакасия и Западная Бурятия.

Во время этой экспедиции в верховьях Вилюя Ксенофонтову удается записать бытовавшее в то время среди жителей Хочинского улуса предание о бордонских якутах, осевших в Туруханском крае. Было записано два варианта предания. В первом, записанном на р.Чона от якута 2-го Бордонского наслега, вкратце говорится, что семеро жителей этого наслега поехали в центр России, чтобы высудить себе места по реке Чона. Они плыли по Катанге (так якуты и тунгусы называют Ниж.Тунгуску), один из них умер по дороге в местности Монастырь, а остальные шестеро поплыли вниз и поселились в Туруханске. В другом, более подробном, варианте этого предания, записанном от жителя 2-го Нерюктяйского наслега Сунтарского улуса, говорится, что живший некогда в старину в 1-м Бордонском наслеге богатый и родовитый якут Бээкээн, исполнявший обязанности наслежного князца, в результате ссоры с окружным исправником из-за какой-то судебной тяжбы подвергся телесному наказанию. Далее читаем текст:

"Бээкээн, думая, что местные власти поступили с ним самоуправно и вопреки законам, решил ехать с жалобой к самой императрице Екатерине. И вот он со свитой из 30 человек на 30 верховых конях прибыл к верховьям Нижней Тунгуски. Сделав плот, он со своими людьми поплыл вниз, намереваясь через Туруханск проехать в центр России [дословно – в южную страну].

Немного не доехав до теперешнего города Туруханска, Бээкээн схватил какую-то желудочную болезнь и умер. Его люди, доплыв до Туруханска, стали совещаться и рассуждать:

"Теперь если мы после смерти нашего старца вернемся на родину, то нам все равно не сдобровать. Чохороон-удалец спросит: "Куда девали моего отца?" – и не даст нам житья. Да и русское начальство, проведав, что мы ездили с Бээкээном, возможно, начнет преследовать. Вот почему подобру-поздорову лучше остаться нам здесь и жить, замешавшись среди русских". Так они, как рассказывают, и поселились в Туруханском крае.

Здешние якуты рассказывают, что потомки тех людей будто бы и по сию пору живут там, о чем гласит молва, идущая из дальних краев" [Эллэйада, с.226-227].

Таким образом, не трудно догадаться, чем было вызвано включение ученым в свой экспедиционный маршрут поездки в Туруханский край. Ксенофонтов, как исследователь древней истории якутов, хорошо был знаком с существовавшей в старой сибирской историографии енисейской гипотезой происхождения якутов, будто бы их предки могли попасть на север вниз по Енисею, далее по Нижней Тунгуске на восток. Таким образом, Г.В. Ксенофонтов к туруханским якутам испытывал двоякий интерес. Но, судя по всему, во время своей поездки он так и не добрался до самого станка. Он упоминает лишь об одном шорохинце, увиденном им тогда в Ново-Туруханске, летом 1925 г. Однако, как он заметил, "ни в его физическом облике и ни в языке не осталось никаких следов его якутского происхождения. Это был обыкновенный русский крестьянин – сибиряк. По словам которого, и остальные шорохинцы ничем не отличаются от массы русских старожилов". Тем не менее, Ксенофонтову удалось узнать о бытовании у них, хотя и смутной, легенды о том, что их предки будто бы были якуты. Таким образом, Ксенофонтов пришел к выводу, что записанное им предание не лишено основания, и считал, что данный факт исхода якутов из пределов Южного Вилюя, плавание их вниз по Нижней Тунгуске и поселение около г. Туруханска нужно признать достоверным [1937, с.54-55].

Так, некогда в Сунтарском улусе у хочинских якутов бытовало предание об их земляках, отправившихся в Россию, но не добравшись до центра, так и не вернувшихся на родину, оставшихся на чужбине. Тем не менее, предание действительно имело под собой реальный исторический факт, достоверность которого подтверждается и архивными свидетельствами. Так, в Якутском архиве в свое время А.С. Парниковой были обнаружены некоторые документы, свидетельствующие о передвижениях якутов в Туруханском ведомстве, о тех переселенцах, которые достигали Енисея. В одном из них упоминается некий якут Бады Богданов, поселившийся с семьей в Шорихинской слободе у родственников. В документе говорится: "отлучился з детьми из жительства своего без пашпорта в 786-м году по чинимым притеснениям от князца Елги" [1971, с. 77].

В целом сама по себе история по тем временам весьма необычная. Хотя, как известно из истории расселения якутов, в прошлом случаи переселения их на территорию Туруханского края были довольно частыми, но это было в основном кочевое население – северные якуты-оленеводы. Для улусных якутов - скотоводов, живших в то время общинно-патриархальным укладом, оторваться от своей земли, покинуть родных и семьи, поселиться в чужой среде было делом достаточно редким и необычным, и потому, видимо, сохранился в памяти народа этот случай как событие особое, не рядовое, которое со временем и стало преданием. Как заметил известный сибирский писатель Валентин Распутин: "Предание не фольклор, не слух или красивая байка, это не художественная, а историческая память…Оно вообще очень отборчиво к факту и берет факт более значительный, переломный, подлежащий не украшательству, но передаче по цепочке..." [1991, с.228].

Из данного предания мы можем узнать многое. Во-первых, вполне возможно, главной причиной не возвращения их на родину могла быть и кровная месть, которая в то время у якутов была достаточна сильной. Остерегаясь мести детей своего погибшего предводителя, команда вынуждена была остаться на чужой земле. Также из предания известно, что некоторые вести о земляках, осевших в чужой стране, доходили до их родных мест. Вполне возможно, что на в первых порах у них были еще связи с родиной. Из предания также узнаем, что событие происходит во времена царствования Екатерины II, т.е. во второй половине ХVIII века. Известно, что в екатерининское время подобные попытки отправиться в центральную Россию среди улусных якутов были достаточно распространенным явлением. Были и случаи приема якутских делегаций императорским двором, даже собственной персоной Ее Величества.

Таким образом, имеющиеся устные и архивные источники позволяют с уверенностью сказать, что некогда бытовавшее среди бордонских якутов, а также их туруханских сородичей предание, ярко повествующее о столь необычном событии, имеет под собой реальный исторический факт. На основе этих данных можно предположить, что появление группы оседлых якутов на берегах нижнего течения Енисея, вероятно, произошло не раньше второй половины, а точнее, в последней четверти ХVIII века.

Итак, перед нами еще одна малоизвестная страница истории расселения якутов. Кто они, эти отважные люди, что их заставило пуститься в столь дальний путь, поселиться на чужой земле? Было ли это поиском путей свободы, лучшей доли или боязнью кровной мести? Может ли все это оправдать ту ни с чем не сравнимую боль тоски по родине, разлуки с родными и близкими, которую им пришлось испытать, волею судеб оказавшись вдали от родных мест?

И сегодня на древней туруханской земле живёт немало простых русских людей, в жилах которых течет кровь их далеких якутских предков. Несмотря на то, что прошло с того времени более двухсот лет, память об отважных насельниках, пустивших свои крепкие корни в далеких енисейских просторах, жива и поныне. Современные Самойловы, как и их предки, живут скромной самодостаточной жизнью. Их отличают особая любовь и преданность родной земле, они хранители и продолжатели славной истории своей родословной. В заключение хотелось бы искренне поблагодарить жителей Селиванихи и Туруханска, с кем автор имел возможность познакомиться, и с помощью которых удалось узнать о прошлом их края, память о котором они бережно сохраняют. 

Использованные источники и литература

Старые фотографии взяты из семейных архивов Самойловых, Чалкиных.