НА БЕРЕГАХ ЛЕНЫ
Могуча Лена, как ни одна почти река
в мире. Мощность течения ее
исчисляется миллионами киловатт-часов.
Длина ее определяется тысячами верст.
Свыше десяти сотен мощных рек и
речушек питают ее водами своими. Где-то
на Прибайкальских гольцах
начинаются истоки ее, а где кончаются,
так об этом знают только чудесные
насельники далекого и сурового
Ледовитого океана -
серебристо белоснежные медведи...
Месяцами плывешь по ней.
Эти годы лихо пришлись для ленцев.
Товары в край почти не приходили.
Извозный промысел вовсе пал. Сплав по
Лене до ничтожности сократился.
Посуды строить не для кого, купцы
перевелись. На рыбалку в устья ходить
- найму нет. На
приисках в тайге -
кто знает и скажет, что там теперь?
Заброшенные от рельсовых путей на
тысячи верст, окруженные дикой
тайгой, кое-как прижавшиеся к
косогорам деревеньки ленцев столько
пережили и выстрадали, что не хватит
слов рассказать.
Хорошо на берегу Лены тихим вечером.
Олекма точно спит. Доносится изредка
лай да мычание коровы. Зато Лена
угомонилась и мирно несет воды свои.
Зеркальная гладь на ней и только по
сносимым вниз лодкам чувствуешь всю
богатырскую мощь Лены. Трехверстной
лентой раскинулась она у Олекмы. В
сравнении с мощностью Лены и сам
Олекминск кажется малюсеньким
плотиком, с нагроможденными
домишками, выброшенным на берег.
Тихо на 6epeгy.
Там и сям мелькают огоньки костров
плотовщиков. Изредка доносится
гортанно-заунывная песенка, до
отчаяния монотонная, якутов-таежников.
Она без слов. Но она понятнее слов:
это мольба человека к своему
гневному и злому богу.
И из-за реки, с того берега, несется
та же молящая песня. Она звонко и
музыкально звучит в вечернем воздухе
и кажется несущейся с голубой
далекой лазури неба.
- Урожай трав
хороший, оттого так поет за рекой,
- кинул мой
собеседник, скопец.
- Зачем же мольба в
песне?
- Чтобы погода
продержалась для сенокоса.
Мы долго уже сидели на берегу.
Невольно бросалась в глаза разница в
конях, пригонявшихся к водопою. Точно
с двух разных миров приводились кони.
Одни тощие и одры, другое -
холеные, жирные, игривые, хлебные
кони. Это кони скопцов, У скопца коню
живется в сотни раз лучше, чем самому
хозяину тайги -
якуту в его царстве.
Мне вспомнилось замечание ленца:
вон как живут! Действительно, если
судить по коням, скопцы умеют здесь
жить. Не природа над ними, а они
повелевают ею, заставляют ее служить
себе.
Когда мы с спутником вошли в
скопческое селение Спасское, мертвым
покоем пахнуло со всего села, ни
песни, ни гармошки... Степенные скопцы
сидели у ворот. Тихо разговаривали
меж собой. И почти перед каждым домом
был раскинут небольшой парничек, в
котором нежились неизвестные в этом
приполярном краю ароузы. Скопцы
заставили природу плодоносить.
Трехпудовые тыквы, огромные арбузы,
помидоры, дыни, огурцы, -
точно бы где на юге, пол
благословенным южным солнцем.
У моего спутника, как и у
большинства скопцов, дом в 5
комнат. Барометр, термометр, часы,
фотографический аппарат, цветочки на
окнах, занавесочки, мягкая мебель,
кресла, диваны, "вылизанный" пол,
художественные картины, портреты
сородичей, вентилятор, коврики,
библиотека с переплетами лучших
мастеров...
Хозяин рассказывает мне, что
знаменитая местная пшеница -
"теремок". Скопцы сносились с
Канадой, Семиречьем, Туркестаном,
Приволжьем. Настойчиво искали
соответствующих климату семян
лучшей пшеницы. Добивались и
добились. Белоколоска
и американка не пошли. Слишком долго
нежатся для местного климата. А вот
лет 25 среди семян
пшеницы, полученной в количестве
2 фунтов из Семиречья,
скопец отыскал два, всего только два,
зерна особого сорта пшеницы. На лето
вырастил их и на следующий год
получил уже 7
фунтов урожая, высеял их во дворе, но
корова почти все сожрала, -
и снова разведение семян. А теперь
"теремок" славится на все
приленье, как наилучший сорт местной
пшеницы. Средний урожай "теремка"
200 и больше пудов с
десятины.
На утро я любовался полями скопцов.
Всю свою землю они поделили на два
клина. Огородили оба клина. Посев
недоступен для скота, зато пар открыт.
На суглинистом косогоре, в
ежеминутной борьбе с тайгой,
раскинули скопцы свои пашни,
широченная, прямая дорога ведет на
поля. Тут климат такой, что только
успевай с уборкой. У моего хозяина
хозяйство действительно
механизировано: 2 плуга
однолемешных, 2
двухлемешных, 5
борон, 4 оралки, 1
дисковая борона, 1
сеялка дисковая, 1
сноповязалка, паровая молотилка с
веялкой. Прекрасный скотный двор,
амбар, зерносушилка, а до революции
была еще мельница.
Чудной народ, эти скопцы. При
царизме их пригоняли в полярный край
в кандалах, со многими нашими
товарищами. Их угоняли также подчас
за полярный круг, в Колымский край, а
они все терпели ради своего
фанатизма и первые привили в крае
земледелие.
Когда-то скопцов было в Приленье
около 15 тыс.
человек. С революцией приток их сюда
прекратился. Среди якутов они не
нашли до сих пор ни одного поклонника
оскопления. И сейчас с каждым годом
ряды скопцов редеют. С каждой смертью
остаются земля, поместье, огород.
Богатство скопцов растет с каждым
днем. Достаток во всем, даже изобилие.
Но еще 2-3 десятка
лет, - и останется
не больше одного, очень богатого, но
зато и последнего в крае, скопца!
Останется одно скопческое кладбище,
с живыми свидетелями-памятниками
презрительного отношения скопца к
женщине, ибо даже на кладбище женщины
хоронятся у них совершенно отдельно
от мужчин. Но и после смерти
последнего скопца останется
воспоминание об упорстве и
настойчивости, соединенных с
пытливостью, при помощи которых
скопец заставил служить себе и
кормить себя дынями и арбузами даже
суровую полярную природу.
На другой день плотишки ликовали.
Им отвели клок таит. Теперь пожарищем
ополчатся ленцы на тайгу, пустят
огонь гулять по таежным дебрям
непроглядным и кое-как зацепятся за
ближайший пригорок земли...
Г.Лебедев |