Прошло всего несколько дней, только истекал июль, а археологическая экспедиция, снаряженная Якутским областным музеем им.Ярославского в составе директора музея Михаила Ковинина и известного этнографа и фольклориста Гавриила Ксенофонтова, уже приступила к исследованиям на территории Западно-Кангаласского района.

30 июля работы экспедиции, по предложению Ксенофонтова, начались с небольшого разведочного раскопа, сделанного на неолитической стоянке на р. Куллаты в Хахсытском наслеге. Два часа работы дали "кое-какие материалы". Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы памятником заинтересовались, и лет через десять здесь заработали лопаты участников Ленской историко-археологической экспедиции А.П.Окладникова – друга Гавриила Васильевича. В результате чего было выявлено одно из интереснейших неолитических поселений в Сибири.

В тот же вечер на частной подводе, нанятой в с. Табага, экскурсанты прибыли в Октемцы. Поговорив с 65-летним Алексеем Денисовым, собрали сведения о ближайших древнеякутских захоронениях. На завтра решили ехать через распадок Эбэ-Аана к группе погребений в местности Хоногор Унуо5а, где, как уверяли информаторы, имелись "древнейшие и даже дохристианские захоронения". Утром в нассовете 1-го Октемского наслега участники экспедиции попросили содействия. Но в разгар сеноуборочной кампании помощь выразилась лишь бычьей подводе и помощнике – полуинвалиде. Пришлось обратиться к комсомольской ячейке, пообещавшей подсобить рабочей силой. Так, едва-едва уладив организационные вопросы, исследователи, наконец, двинулись в сторону распадка Эбэ-Аана, но, не доехав до места, заинтересовались древним на вид захоронением у самой трактовой дороги и не удержались от соблазна исследовать его. Погребение не обмануло надежд экскурсантов. Правда, труп сильно истлел, а об одежде покойника нельзя было сказать более того, что "на трупе, видимо, короткая одежда, подбитая мехом". В короткой, ниже колен обуви Ковинин подметил отсутствие в головках обычных для якутских этэрбэсов (торбазов) носков. Из гроба-колоды подняли ножны, кожаную сумочку с шитым орнаментом, под колодой – остатки лука, колчан с 7-ю стрелами с железными, костяными, деревянными наконечниками, вне гробницы – остатки седла и узды. Почти все вещи были столь разрушены, что рассыпались при легком прикосновении. Все же некоторые предметы сравнительно лучшей сохранности и представляющие научный интерес положили начало коллекции экспедиции. В местности Хоногор Унуо5а, находящейся в километре от распадка Эбэ-Аана, было раскопано погребение, примечательное внушительными размерами и изяществом художественной отделки надмогильного сооружения. К тому же показалось оно "очень старым" в окружении памятников со следами христианских крестов. "У намеченной могилы, – записал Ковинин в полевом дневнике, – положили очень много труда, т.к. могила оказалась глубокой (гроб залегал на глубине 1,5 м.) и в глинистой почве, глубине совершенно промерзшей". Еле управились с помощью посланных комсомольской ячейкой двух ребят. Однако эти старания оказались напрасными – погребение ребенка с крестом на крыше гроба "не дало никаких результатов". Расстроенные неудачей экскурсанты, отпустив комсомольцев, кстати, проговорившихся о своей боязни покойников, спустились обратно на долину.

Переночевав в Октемцах, Ковинин и Ксенофонтов направились к месту Сар Удаган Унуо5а, связанному с легендами об удаганке Сар, к группе так же считавшихся "древнейшими" захоронений. В Октемцах заручились помощью еще одного рабочего. Но тот узнав, что приступают к раскопке захоронения самой удаганки, отказался брать в руки лопату. Преодолеть суеверный страх помогла "добрая чарка". Оказалось, что и волновался он зря – в гробу лежал "старик с растительностью на подбородке и с длинными седыми волосами". Вечером того же дня, прекратив малоценные в научном отношении раскопки, экскурсанты при содействии сотрудника ГПУ В.С.Ефимова направились к месту захоронения легендарного кангаласского князца Мазары Бозекова – "основной цели путешествия". Заночевали в местности Истээх-Аана, откуда на сопке Туекэй Быраана хорошо виднелось надмогильное сооружение погребения князца. Первостепенный интерес к этому памятнику был понятен. Сыграли свою роль и знатное происхождение Мазары – внука самого Тыгына, и популярность его в народе, как неординарной личности, яркой политической фигуры своего времени, и, наконец, возможность получить ценные данные, уходящие вглубь XVII века. Октемский и Жерский наслеги дали на подмогу для раскопки могилы предка трех рабочих, нашелся и доброволец – учащийся Полион Тимофеев. Надмогильное сооружение погребения состояло из двух срубов – внешнего и внутреннего. Время не пощадило первый, сильно разрушенный, а вот последний, благодаря поперечным связкам посередине, плотно подогнанным бревнам, словом, добротности рубления, значительно сохранился. Деревянный настил гробницы, покрытый берестой в три слоя, показался на глубине 60 см. Здесь в южной части поверх бересты обнаружили круглый металлический предмет, напоминающий украшение головного убора ("туосахта"). В гробу увидели мужчину не ниже среднего роста. Лицо покрыто мехом. Богатая, судя по встречающимся фрагментам разной дорогой материи, одежда вся истлела. Более сохранились положенные рядом кожаные штаны и две пары кожаной обуви. На кистях левой и правой рук имелись перстни с фигурными изображениями, причем, один был украшен цветным камнем. Из гроба также подняли три пуговицы с эмалированной инкрустацией и нечто вроде запонки опять-таки со следами эмали, а еще металлические части пояса, колчан с 18-ю стрелами с железными и костяными наконечниками, пальмы (батас, батыйа), нож с костяной рукояткой со следами эмалевой инкрустации. Сбоку у гроба, в пространстве, отделенной поставленной на ребро плахой, обнаружили железный котел, небольшой симир (сосуд для наливания кумыса), кытыйа (деревянную чашу), седло с серебряными орнаментированными накладками на передней луке. Согласитесь, что вскрытие могилы Мазары с лихвой оправдало надежды археологов на получение ценных находок.

В тот же день, ободренные успехом они раскопали еще одну, по их предположению, "еще более древнюю" могилу, имевшую, как оказалось, действительно старинный инвентарь. Так, в гробнице обнаружили трехножный чорон (кумысный кубок), маленький симир, копья, лук со стрелами, плеть-скребницу, седло и остатки узды. Из сохранившихся элементов одежды особенно интересен набедренник, орнаментированный красками. Вечером 4 августа выехали в Малтанцы к могиле Софрона Сыранова – депутата екатерининской комиссии по написанию нового Уложения, кангаласского князца, именуемого в народе "Депутатом". По дороге, попав под проливной дождь, решили заночевать. 5 августа в местности Алаатый Жерского наслега целый день прождали обещанную подводу. При такой скоротечной экспедиции это было большой потерей. Раздражение хорошо чувствуется в словах: "Плетемся медленно, то на быках, то на развалившейся телеге – приходится часто идти пешком, положив багаж на одну бычью подводу". И в этот раз, так и не дождавшись спасительной второй подводы до утра следующего дня, тронулись дальше пешком. Не дойдя всего версту до места погребения Сыранова, Ксенофонтов и Ковинин заночевали в местности Хойуудай. Разговор с гостеприимными хозяевами, конечно, вертелся вокруг намеченного объекта исследования. Те поведали, что "во время похорон недалеко от могилы, под большой лиственницей зарыли лошадь Сыранова живьем, с верховой упряжью" и что "после того, как зарыли лошадь, кто-то раскопал ее с целью воспользоваться ее мясом". Вспомнили и о том, что "немного в стороне от могилы Сыранова есть место, представляющее большое скопище животных костей" и объясняли это тем, что "здесь справлялась тризна при похоронах Сыранова".

Все эти сохранившиеся в народной памяти действия происходили на северной возвышенности аласа Мунугун, куда 7 августа прибыли экскурсанты для раскопки погребения "Депутата". Надмогильное сооружение по всем статьям соответствовало общественному положению, рангу захороненного. Это была капитальная постройка амбарного типа с окном и дверью, с охлупнем с конскими головами на концах, полом из плах. Внутри – полка по ширине и скамейка по длине сруба, обнаружили также остатки стола. Если еще представить свидетельства присутствующих стариков о наличии здесь прежде различной утвари, то получалась почти обстановка дома, где родне или просто прохожим можно было посидеть, помянуть покойника, что в старину, несомненно, и делалось. Решили произвести раскопку, не трогая сооружения, удалив лишь настил пола.

Гроб из широких, тонко выструганных досок находился внутри двойной гробницы. Между внутренней из них и гробом лежала переметная сума, из которой извлекли обувь, рукавицы, гарусную рубашку, плисовые штаны, жилетку и обычный якутский нож. По словам Ковинина, ни сама сума, ни ее содержание не представляли "ничего замечательного". При вскрытии гроба, к удивлению присутствующих, внутри оказался – еще другой, плотно втиснутый, весь обитый сукном. Как известно, в 1790 году Сыранов был крещен. Отсюда и подчеркнуто христианская атрибутика захоронения. Под кафтаном короткая меховая одежда, дальше – нательная тканевая рубашка. На голове меховая шапка, лицо покрыто мехом. Покойник опоясан гарусным длинным кушаком, шея обмотана шелковым шарфом. На груди под одеждой хрустальный крестик на шнуре. Руки покойника согнуты в локтях и сложены поперек груди. В непосредственной близости от могилы Сыранова имелись и другие захоронения, которые, по уверениям некоторых присутствующих при раскопках жителей, принадлежали сыновьям и родне "Депутата". Археологи решили оставить их в покое, справедливо полагая, что "раскопки христианского времени ничего не дадут интересного".

8 августа Ковинин и Ксенофонтов, взяв направление в сторону Немюгинского наслега, к заходу солнца доехали до летника Эриэкэп. На следующий день, по информациям местных жителей, наметили здесь 3-4 более или менее старинных на вид, но не связанных ни с какими преданиями, захоронений. Раскопав один из них и не обнаружив "каких-либо предметов, достойных внимания", экскурсанты переключились на поиски захоронения легендарного предка немюгинцев Идельги. Гавриил Васильевич надеялся на археологическое подтверждение имевшихся у него фольклорных материалов об этой личности. Как водится, перво-наперво обратились за помощью к старикам. Они утверждали о наличии здесь последнего пристанища многих видных и богатых людей, упоминали о двух сожженных арангасах (надземных захоронениях), говорили и о погребении Идельги, но никаких видимых его признаков указать не могли. Чуть заметные остатки надмогильного сооружения будто бы видели в детстве лишь глубокие старики. Единственное, за что можно было ухватиться из народной молвы – это указание на повалившуюся коновязь, которая якобы была поставлена во время похорон Идельги недалеко от его могилы. Исследователей не могло не заинтересовать сообщение, что вместе с Идельги живыми были зарыты его лошадь и слуга.

10 августа на предполагаемом месте погребения Идельги в 3-х верстах от летника Эриэкэп действительно нашли повалившуюся коновязь, а в 10 – 12м. от нее и следы могилы. Казалось, все пока совпадало. Но когда, вскрыв двойную гробницу, открыли гроб-колоду, то увидели не мужчину, а мумифицировавшийся труп женщины. Можно себе представить все разочарование экскурсантов, однако, думается, что последующее обследование памятника как-то подняло их настроение, ибо погребение дало достаточно интересный в научном плане чисто якутский инвентарь. В промежутке между внутренней гробницей и гробом обнаружили седло, узду, деревянную чашку, симир; на покойнице были одеты шапка с рогами, шуба (бууктаах сон), за которой следовали средняя и нательная одежда из шелковой материи; обувь – богато украшенные бисером и вышивкой ровдужные торбаза.

Тщательный поиск погребения Идельги велся до конца дня, но, увы, безрезультатно. Заночевав в летнике, Ковынин и Ксенофонтов утром продолжили путь и к вечеру добрались до станции Немюгинская.

14-15 августа в 4-м Мальжегарском наслеге, на острове Тит-Ары, где родился Гавриил Васильевич, в местности Эбэ Исэ были обследованы три безвестных захоронения. Первая могила оказалась промерзшей до такой степени, что "вскрыв сруб и колоду оставили для оттаивания льда". Тем временем приступили к изучению другого памятника, значительно пополнившего багаж экспедиции. В могиле между гробницей и гробом были найдены седло с оригинальными медными стременами, деревянная чаша с остатками пищи и деревянной ложкой, симир, железный котел, топор, колчан со стрелами, лук с сохранившейся тетивой, копье, плетка, узда, украшенная серебряными пластинками и деревянная трость с поперечной рукояткой; в гробу – переметные сумы с орнаментом, нанесенным черной и красной красками, опахало, меховое одеяло, шапка, трость с костяным набалдашником, сумочка, украшенная бисером и металлическими бляшками, пояс с нашитыми серебряными пластинками, якутский нож и т.п. Покойник за исключением нательной рубашки был весь в меху. На верхушке меховой шапки – металлическая пластинка. Шея обмотана шелковым платком. На ногах надеты длинные, выше колен ровдужные торбаза.

Уже заканчивая эту раскопку, при обследовании четырех сторон вне гробницы, исследователи обнаружили "еще одно сооружение, представляющее из себя длинный и широкий квадрат, стенки которого сложены из тонких круглых бревен". В открывшемся новом помещении, заполненном толстым слоем угля, обнаружили хомут, глиняный орнаментированный горшок, суму с вложенной в нее боковиной лошади.

Привычная для любой экспедиции чересполосица удач и неудач случилась и в раскопках на Эбэ Исэ. Следующее погребение, в архитектуре надмогильного сооружения которого соседствовали и языческая в виде лошадиных голов на концах охлупней, и христианская в виде креста на коньке – элементы, не имело никакого инвентаря. 15 августа вернулись к оставленной для оттаивания, могиле. Извлекли железный котел с остатками пищи, деревянные ложку и чашу, части лука, несколько стрел в колчане, пальму, части седла. Мерзлота все же помешала полному обследованию погребения. "Внутренность гроба, как и самый труп остались совершенно нетронутыми", – читаем в полевом дневнике Ковинина. Остаток дня экскурсанты посвятили раскопке последнего, 13-го погребения, изученного экспедицией.

Итак, в течение всего 16-ти дней было произведено 13 раскопок. Извлеченные 154 предмета поступили в Якутский областной музей. Из них в более или менее хорошей сохранности оказались лишь около 30-ти вещей. Они в первое время экспонировались, но затем заменились новыми, значительно лучшей сохранности, находками из раскопок последующих экспедиций музея, а в фондах в виду очень низкого состояния учета и хранения, характерного в то время, были утеряны или затерялись в общей массе новых поступлений. Из фотографий, сделанных Ковининым, сохранился лишь один снимок круглой металлической пластинки ("туосахта"). Материалы экспедиции, если не считать репродукции обуви из погребения М.Бозекова в работах художника-этнографа М.М.Носова, 24 нигде не опубликованы. В силу всего этого понятно то, почему мы так мало знали об этой экспедиции. Хуже того – она казалась нам неудачной, не сказавшей ничего науке. Как прослежено в данной статье, на самом деле все было отнюдь не так, у экспедиции, как это обычно случается, были свои минусы и плюсы. Тут главный критерий – это ценность находок. И что же, здесь мы видим?

Возьмем одежду. Были найдены интересные вещи, к сожалению, очень плохой сохранности, снижавшей их научную ценность. Обнаружили головной убор двух типов: "глухие" шапки и шапки с двумя рогами. Первые исследователи не без основания сближали с тунгусскими. Как указывает известный археолог и этнограф И.В.Константинов, к этому типу относились шапки кетов, сроков, негидальцев, долганов, эвенков, эвенов, северных якутов, юкагиров и эскимосов. К числу наиболее ценных своих находок экскурсанты отнесли шапку с рогами из женского погребения – это действительно редкая находка, тем более, что она имела прикрепленную спереди круглую металлическую пластинку, что встречается не у всех таких шапок. Исследователи считают эти головные уборы архаическим элементом, уходящим в глубь культуры степных кочевников.

Верхняя одежда во всех погребениях столь сильно истлела, что археологи воздержались от ее какой-то характеристики, определения типов. Только в шубе из женского захоронения в местности Эриэкэп они рискнули предположить "бууктаах сон" (шуба с меховой опушкой). Среди находок оказался такой собственно якутский и в то же время редко встречающийся вид защитной одежды, как набедренник. По поводу уникальности этой своей находки Ковинин и Ксенофонтов отметили, что "вообще набедренники представляют очень интересный и оригинальный элемент одежды, очевидно, древней".

Обнаружена исключительно ровдужная обувь. В качестве особенности некоторых находок экскурсанты указывают на то, что "головки обуви без носков". Тут, видимо, речь идет об обуви с прямо срезанным углом носка, которую И.В.Константинов выделил в отдельный, редко встречающийся тип. Из обнаруженных образцов была изъята мужская и женская обувь с оригинальными орнаментами. Торбаза, найденные в погребении М.Бозекова, М.М.Носов назвал "образцом народной мужской ровдужной обуви конца XVII и первой половины XVIII ст."

Извлеченные вещи позволяют получить достаточно полное представление о домашней утвари якутов. Обнаружены образцы и железной, и деревянной, и глиняной посуды. Это – котлы, чаши, горшки и т.п. Неожиданно обнаружение железного котла в женском захоронении, они, как правило, присутствуют только в мужских погребениях. Столь же таинственна находка глиняного горшка в захоронении взрослого человека, ибо они сопровождают детские. Исследователи это объясняют тем, что горшки, имея связь с духом домашнего очага и этим самым принадлежа к категории чистых существ, не могли быть положенными с взрослым умершим, смерть которого означала переход его в категорию нечистых существ, а дети невинны даже после смерти.

Исследователи взяли с собой 3 старинных лука и 2 колчана с наборами стрел с железными, костяными и деревянными наконечниками. Любопытно, что из могилы Мазары извлекли колчан с 18-ю стрелами, тогда как даже самым знаменитым людям было принято класть 9 или 13. И колчаны, и стрелы, особенно стрелы с костяными наконечниками, сильно заинтересовали Ксенофонтова, что видно из сделанных им тщательных зарисовок. Рядом видим рисунок лука с тетивой, найденного на острове. В полевых записях Ковинина, наряду с разновидностями пальмы (батас, батыйа), указываются находки длинного "копья-тайыы" и короткого копья. Это весьма примечательный факт, если учесть, копья в порусское время имели все более редкое применение и что их, как оружие, по некоторым соображениям, не клали с покойниками. Однако, надо иметь в виду и то, что Ковинин под копьями, возможно, подразумевал те же батас и батыйа. По найденным материалам вполне можно судить об убранстве верхового коня. В первом же раскопанном погребении оказались части характерного для инвентаря якутских погребений XVIII в. седла с металлическими пластинками. В последних заметили наличие орнамента, что так просто не удается из-за сильного окисления железа. Еще более замечательной находкой явилось седло из могилы Мазары, имевшее на передней луке серебряную накладку со сквозным орнаментом. Исследователей еще ждали находки узды с серебряными пластинками, медных стремян, плетей, приспособленных и как скребницы и т.п. интересного. А еще извлекли хомут. Якуты не снабжали покойников санной упряжью и эта вещь, насколько нам известно, пока единственная находка такого рода.

К чести ученых надо отметить, что они с самого начала обратили большое внимание на своеобразные надмогильные и могильные сооружения изученных погребений. Здесь, как и следовало ожидать, особняком стояли захоронение князцов Бозекова и Сыранова. Они выделялись и размерами, и архитектурой, и отделкой. У Бозекова надмогильное сооружение, а у Сыранова гробница и гроб – двойные. Надмогильные срубы – типа амбара, который, по датировке И.В.Константинова, относится к концу XVIII и началу XIX вв. Сруб Сыранова был рублен настолько капитально, что экскурсанты, как указано выше, не решились его трогать, проводя раскопку, лишь сняв настил пола. В общем, погребальные памятники и в плане архитектуры, и в плане техники сооружения свидетельствовали о довольно высоком уровне деревянного зодчества и строительного дела у древних якутов. Собранный материал был выставлен на обозрение в экспозиции Якутского областного музея. Люди получили возможность увидеть то, во что одевались, чем пользовались, что умели и ценили их далекие предки. Этому еще в большей степени способствовали зарисовки находок в натуральную величину, мастерски выполненные М.Носовым. Надо сказать, что именно с этих опытов Михаил Михайлович начал подвижническую работу по изучению материальной культуры якутов XVIII – начала XIX вв., ставшую делом всей его жизни.

Ковинин и Ксенофонтов в свое время обратили взоры на археологические памятники якутян, как до них к еще не востребованному важнейшему историческому источнику. По большому счету, они организовали первую специальную экспедицию по обследованию древнеякутских погребений, положив начало к переходу от единичных, случайных работ к согласованным, продуманным исследованиям.