Профессиональная театральная премия «Золотая маска» была учреждена Союзом театральных деятелей России в 1994 году. На первой же пресс-конференции председатель СТД Михаил Ульянов подчеркнул, что она должна быть независимой и вручаться от «профессионалов профессионалам». Название «Золотая маска» поначалу не казалось удачным, но художник О.Шейнцис взял за основу венецианскую маску и придал ей сходство с двухглавым орлом. Так символ российской державности органично вписался в символ европейского театра. Под влиянием новых веяний на лбу маски появился таинственный «третий глаз», зорко смотрящий из-под красной шапки арлекина.

С генеральным директором культурного центра «На Страстном» В.В.Мишариным.

Первая «Маска» (1995г.) ограничилась лишь вручением премий. Она включала в себя только драматический жанр, и только московские спектакли. Тем не менее, а может быть, именно поэтому, первая церемония вручения премии до сих пор вспоминается «как первая любовь», считаясь «самой искренней и естественной» из всех, что были. Видимо, оттуда и прокладывает себе дорогу та стержневая линия, которая и позволяет выражению «сценическое искусство существует исключительно благодаря подвижничеству тех, кто ему предан» соответствовать реальности.

Вторая «Золотая маска» (1996г.) уже соединяла в себе и премию, и фестиваль, и перешагнула границы Москвы. Для организации фестиваля была создана Дирекция во главе с Эдуардом Бояковым, для которой первой же задачей стало осуществление «отделения спонсоров» от конечного результата фестиваля. «Они должны финансировать не отдельных участников, не фаворитов театра, а идею!», — раздается мнение. А основная идея диктует, что теперь «Золотая маска» должна стать Национальной премией огромной страны. В связи с этим сразу же встает вопрос о количестве и качестве провинциальных спектаклей, об общей системе их отбора и т.д. Кроме того, наряду с драматическими здесь в конкуренцию включаются и театры музыкальные (опера и балет), и театры кукол.

Фестиваль, проведенный впервые, по мнению критиков показал с одной стороны — повышенный интерес к мероприятиям фестиваля всей театральной общественности, и с другой — быть может, не до конца осознанное, ревнивое противопоставление столицы и провинции. Это проявилось, например, в том, что та же «Буря», получившая главный приз в номинации «За лучший спектакль года» вызвала бурю споров именно в связи с конкурентоспособностью казанской работы по отношению к московским «гвоздям сезона». В результате первый фестиваль, хотя и не смог вывести «целостный образ российского театра середины 90-х», но сделал возможным прорыв провинциальных театров в Москву, а стало быть, и идей, идущих оттуда! И хотя в Москве все приезжающие на фестиваль театры до сих пор упорно называют «провинциальными», в смысле идеи, они, может быть, уже давно перешагнули границы не только провинциального, но и национального...

Ефим Степанов с театроведом, переводчиком Мацукава Накао и куратором по театрам Тацу Симадзи.

На третьей «Маске» кипение страстей достигло критической отметки. Фестиваль и премия набрали определенный вес и, возможно, на фоне фестиваля распределение премий показалось его Дирекции несправедливым, ТАК что произошел эмоциональный взрыв! Подозрительная московская внутритеатральная среда объявила «фестивального» Э.Боякова «врагом №1» и обвинила его в «финансовых злоупотреблениях», но, увы, как оказалось, совершенно не обоснованно! Справедливость восторжествовала, и все опять вернулось на круги своя. Тем более, что, как писали критики, именно этот фестиваль оказался самым урожайным на спектакли-события, на спектакли-открытия и даже спектакли-откровения, что и было самым лучшим подтверждением жизнестойкости фестиваля. А работа Анатолия Васильева «Плач Иеремы» вызвала такой спор по поводу самого жанра спектакля, что уже следующий имел специальную премию «Новация».

Все последующие «Маски» прошли относительно мирно. Можно сказать, что фестиваль и премия состоялись, хотя до сих пор считается несовершенной система отбора провинциальных театров — как на стадии экспертного совета, так и на стадии жюри. Но всероссийский статус премии и фестиваля теперь признан окончательным. Добавилась еще одна «Маска» — премия «За лучший зарубежный спектакль». Так что, ныне афиша фестиваля включает в себя спектакли из Новосибирска и Омска, Минусинска и Уфы, Саратова и Самары, Ярославля и Якутска!

Теперь трудно не заметить, что так называемые «периферийные труппы» способны «дать сто очко вперед многим московским и, тем более, петербургским коллективам!». Они дали жизнь и двум премиям — как мы писали, призу «Новация» и призу «За лучший спектакль малой формы», тем самым показывая, что художественная ценность спектакля не зависит от величины зала и количества зрителей, от величины расстояния между чем бы то ни было... и «Золотая маска» стала постепенно цивилизовываться, — заметили критики, — выполнять ту роль, которую в прежние годы даже не сознавали. Важен не столько фестиваль, а сколько отсмотр всех наличных театральных сил России. Мы впервые стали «камни собирать», т.е. заново почуяли театральную страну, в котором живем и которая меняется у нас на глазах... Все стало по-людски, по-человечески... Смута, что ли, заканчивается?».

С Георгием Тараторкиным, народным артистом РФ, Президентом Ассоциации «Золотая маска» и секретарем СТД РФ.

И на таком вот фоне в список претендентов на премию «За лучший спектакль года» в 1998 году включается спектакль «Король Лир» нашего Сахатеатра им.П.Ойунского. Несмотря на то, что тогда спектакль вернулся без премии, сам дебют Сахатеатра во главе с Андреем Борисовым оказался очень удачным. «При очевидном засилии из провинции спектаклей малой формы очень убедительно смотрится «Король Лир», — писали критики, — Он самобытен по мысли и воплощению. Конкурентоспособность работы Андрея Борисова, как и способность работы артистов энергетически осваивать чужую территорию, опрокидывали расхожее мнение о «неконкурентоспособности» периферийных спектаклей на московской сцене».

Видимо, именно «Королем Лиром» и была подготовлена почва для победы спектакля «Олонхо» в 2002 году! Как известно, тогда нашему «Кыыс Дэбилийэ» «как действу по жанру родственному «китайской опере» и буддийской мистерии Цам, в котором артисты и прежде всего исполнительница главной роли Степанида Борисова владеют сложной техникой «горлового пения», досталась «Золотая маска» критики Российского фестиваля!

***

Горловое пение, голоса и гул... Все это было, присутствовало и повторилось теперь уже на первом фестивальном спектакле Сахатеатра на московской сцене 2004 года. Гул из неповторимых по тембру голосов наших артистов вновь завораживал, привораживал московскую публику к сценическому действу. Это и глухой, «поющий» гортанный тембр Г.Васильева, это и равномерно льющийся, безмятежный баритон А.Николаева, это и дерзновенное, прерывистое контральто М.Корниловой, это и пронзительный в своей искренности, неистовый кылысах И.Никифорой. Многоголосие, которое и ты начинаешь воспринимать через слух тех, кто этого языка не знает, так что словно в галлюцинации начинаешь ощущать доносимые со сцены и человеческое дыхание, и сосредоточенность, и усердие — нечто целенаправленное и цельное, которое все сильнее и сильнее вовлекает тебя в свой круговорот... Энергетику языка, а стало быть и трепет души народа, через присутствующие на сцене порыв и эротику (в самом широком смысле слова), и все нарастающее наслаждение производимым эффектом, когда взволнованность проходит аккомпанементом и читается на лицах зрителей! Когда все это — гул языка и трепет души — звучит одновременно и в то же время различимо, ты через далекое в близком, через большое в малом, через чужое в родном вдруг начинаешь ощущать биение пульса, биение жизни своего же народа. И потому, когда после таких вот спектаклей к вам подходят люди — чужестранцы и инородцы — и говорят: «Мы вымираем — народ пьянствует, в театры не ходит... А вы... вы просто молодцы! Вы ведь... выжили!», то веришь, веришь... Пусть даже не совсем осознавая, но помня этот гул, этот трепет души, это биение сердца, которое живо, живо! Оно, живое, выжило! Время не убило его...

***

Артисты Сахатеатра стремительно выходят навстречу трехярусному пространству зрительного зала им. В.Маяковского для репетиции своего второго спектакля. Андрей Борисов поворачивается к ним лицом и видит вместо «нивхов Желанного голубого» своих же артистов — кто-то широко расставил ноги и упрямо уставился на руководителя, кто-то не может сдержать смех, а кто-то все еще шепчется с соседом... «Что вы делаете?» — вопрошает режиссер. «Стоим», «репетируем», «ждем указаний» раздается в ответ. «Нет! возражает он, — вы стоите на берегу моря и слышите его... гул! Гу-ул!!!».

Гул... Гул набегающих друг на друга волн моря в звуках спектакля в начале и конце, оказывается, он был! И каким еще был! Вот свежее дыхание его! Гул, задававший ритм, темпоритм не только этому спектаклю, но и всему творческому процессу, который мы сейчас именуем как «Борисовский театр». А за этим раскатным гулом, где-то там далеко, в самом начале начал — импульс, откуда все произошло — импульс времени! Времени, когда за считанные годы и месяцы конца второго тысячелетия на пороге третьего вдруг взяли и рухнули целые режимы, грянул «парад суверенитетов» — агония и мученические роды одновременно...

Возможно ли через образы одного спектакля выразить лик времени? Кажется, возможно... Видимо, гении все же не мы, а в первую очередь само время! Будучи всегда старше, оно обладает колоссальной центробежной энергией, сообщаемой ему его же вечным потенциалом. И поэтому однажды время может настигнуть тебя полосою тумана, как и этих четверых на лодке... Восстать туманом из небытия и на твоих же глазах превратиться как реальность в злейшего врага, против которого ты бессилен... Ибо туман он хуже шторма — с кем и с чем тут бороться? А бремя тумана, как долго оно продлится? Все, что тебе остается — это принять его, не бороться, отдаться ему, уплыть в него, как уплывают к женщине-рыбе... Только так ты спасешься в это время безвременья. Пусть не ты физически, но через другого, ментально! Через того единственного, кто соединив в себе прошлое (легенда о женщине-рыбе рода) и будущее (весть птицы Агугук), может принести спасение всем!

Вот оно, безвременье... Безвременье, прежде всего для тебя, ибо туманом настигло время тебя... и остановилось. Остановилось на тебе, в тебе! Поэтому, быть может, на самом деле — это время ликования Времени! Эпоха царствования того, что М.Гефтер называет «великим Вне», когда «история достигла своего предела», ибо возник абсурд, восстала «сумеречная зона» и из-за кулис на сцену выползло «великое Вне» — не история, нет, а «повседневность»! А человек «исторический» мучительно застрял в еще неизвестном, еще неопознанном для него промежутке а-историчности. И поскольку «история возникает не до человека, и не вместе с ним, а внутри собственного человеческого существования», а в эпоху безвременья, этого некоего междувременья, формируется лик уже будущей эпохи, то мы можем сказать, что этот гул, гул «Желанного голубого...» — он оттуда! Гул, пусть не родившего, но сотворившего нас времени! И это уже не галлюцинация, а принятие времени, как и того тумана... И через него нас самих, прошедших его бремя...

«Выпадение» из истории, означающее выпадение из времени, из современности очень характерно для нашего времени. Если 19-й век открыл уникальное явление «лишнего человека», неадекватного своему обществу и времени, то в 20-м веке такое явление становится почти нормой. Отражение этого феномена, причем в самых разных и широких ракурсах, мы видим во всех трех показанных в Москве спектаклях Борисова — это и те трое на лодке.., это и король Лир.., это и Кыыс Дэбилийэ, пожелавшая остаться в эпическом «великом Вне»...

Но выпадение для чего? В чем смысл выпадения? Будет ли иметь какой-то смысл существование «падшего» (употребим здесь выражение Пушкина, ибо «падшие» — не просто ушедшие, а «ушедшие тогда, когда...») поколения для тех, кто после? И если в ответе на этот вопрос когда-то довелось быть и пессимистом, то сидя и размышляя на той репетиции «Желанного...», когда прожившему 22 сезона спектаклю опять было дано вспомнить свой слегка подзабытый темпоритм, и на самом спектакле, когда гул оваций казался уже не гулом моря, а океана, теперь мне оптимизма не занимать! Да, время выхватывает целые народы из бытия истории не зря! А для вызревания в условиях а-историчности — для выживания и вызревания в собственной культуре! Для вызревания в таком творческом процессе, из которого потом вылупливаются и театр «Олонхо», и такое театральное явление, как российская «Золотая маска»... Ведь «вызревают и вылупливаются» же на всем протяжении спектакля: Кириск — как символ воскрешения Красоты человеческого духа, Эдгар — как знак торжества Истины, три эпических героя — как знамения победы Добра!

* * *

Гул Серединного мира... Храп лошадей и топот копыт, крик ночной совы и клекот журавля, потуги роженицы и плач новоявленного... И вдруг вбирая в себя весь этот гул, вырывается наружу... тойук! Его вибрирующее колебание настолько гармонично и первозданно, что мы видим, как голос, с каждым новым звуком рождая само себя, крылатым узором устремляется ввысь! Преодолевая на своем пути прерывистый, ломаный говор Нижнего мира, оставляя далеко позади тревожные позывы Среднего мира, голос несется в Верхний мир! Совершая своеобразный прорыв от тьмы к свету, от прошлого к будущему, от хаоса к космосу... Соединяя в себе все три мира мирозданья... Сохраняя каким-то чудом и этот гул — в котором и трепет природы, и трепет души, и трепыханье ускользающего духа, — и этот пронзительный тойук, лучом пронзающий клубящийся гул...

* * *

На третьем дне фестиваля вполне стало ясно, в каком явлении театральной культуры мы участвуем. Заметьте, не на мероприятии, не на «ярмарке тщеславия», а на российском национальном явлении... И хотя у нас не было возможности увидеть спектакли других театров, что в нашем теперь уже виртуальном мире совсем нереально (весь калейдоскоп событий, способный дать картину целого, в любом случае могли бы увидеть только те, кто постоянно в Москве), мы не огорчились. Ибо нутром почуяли, ощутили, что Сахатеатр, приглашенный наравне с Балетом Б.Эйфмана, Meno Fortas Э.Некрошюса, Новосибирским театром оперы и балета, «Деревом» А.Адасинского и др. на десятилетний юбилей является одним из лучших образцов великолепного собрания фестиваля. Да, он не гул, а один из лучей, что пронзают его... Один из тех, кто через пространство и время несут свет, несут смысл, несут жизнь... Несут «на себе» и «в себе» свои национальные миры и идеи этого мира... Один из тех, кем продолжается российский театр, его «иное Я». Он является не только точкой в культуре, которая обеспечивает непрерывность большого театрального пространства, но и участником той эстетической общности, масштаб которой — человечество...

Прочувствовать эту, для нас разрозненную, целостность помогали не только зрители, но и профессионалы, которые с удовольствием делились своими живыми театральными впечатлениями обо всем увиденном и в провинции, и здесь. Добавьте к этому внушительную базу данных по современному российскому театру пресс-центра «Золотой маски», а также те замечательные семинары, лекции и мастер-классы, которые постоянно проходят в здании СТД РФ. Тогда составить для себя общую картину происходящего будет несложным. Но не это главное. А та магическая притягательность нового пространства, непривычной среды, которую творческий человек обязательно ощутит. Ощутит, что сейчас он находится в горниле какого-то творческого процесса, в чем-то таком, что есть Целое. Именно это ощущение, как нам кажется, помогает приезжим артистам выходить за пределы «Я» своего национального театра и возвращаться на родину творчески обновленными. И поверьте, это каким-то чудом бытующая здесь, хотя и не проговариваемая, всевозможная возможность возможностей — больше самых серьезных достижений. Ибо человек, как известно, есть «не то, что он есть, а то, что он не есть»...

Чтобы выразить содержание этого творческого процесса, свидетелями которого мы стали, действительно достаточно назвать только два этих слова — золотая маска... Ведь было же высказано кем-то: «Хочется истины, золотого сечения, раз уж маска золотая...». И эта попытка провести золотое сечение, найти золотую середину — она ведь есть, она присутствует в «Маске»! Почти в каждом спектакле, проявляясь как смесь чего-то несоединимого, выражение невыразимого, объятие необъятного... Смесь внутренних исканий и внешней реальности... Смесь постижимая и непостижимая, когда все рядом, все вместе — Полевой и Берроуз, Сартр и Аристотель, этномузыка и балет, и даже «Лебединое озеро» как опера! Видимо, как утверждают некоторые философы, поиск человеческого в трансцендентном уже закончился. Хотя, конечно, и это не может быть абсолютным. Поиск человеческого теперь переходит в область трансцендентального — из зоны истории в зону культуры, которая, как известно, всегда «посюсторонна», а точнее — она «внутри самого человека». Что ж, как видим, процесс совсем непрост. Как непроста и наша российская действительность, да и мы сами. И именно поэтому он всем нам так необходим.

Генеральный директор фестиваля, обаятельный, живой и энергичный Эдуард Бояков на наш вопрос: «В чем жизненность фестиваля?» ответил следующим образом: «В честном отражении. Наша задача заключается в том, чтобы сдувать пыль, очищать зеркала так, чтобы отражение было наиболее полным и настоящим». Несмотря на существующую справедливую критику в адрес работы фестиваля, а также понимая всю сложность и противоречивость творческого процесса, мы все же согласимся с этим мнением. Согласимся без задних мыслей и с легким сердцем. И добавим от себя...