XIII На далёких пылающих звёздах сама Смерть мне расставила сеть, что ушёл, не простившись, с погоста, не боясь от любви умереть... Как боялся я в юности смерти, что ходила за мной по пятам, и те старые страхи, поверьте, я стихами сейчас не предам! Эта ранняя скорбь в человеке по ушедшим бесследно годам в конце жизни закроет мне веки и заглянет в глаза всем Смертям. Ждёт ли кровью политая бездна человеческих жертв от меня, отзываясь о жизни нелестно и мою гениальность кляня?.. Меня губит дыхание Смерти, что уже переходит в стихи, в жизнь из адской придя круговерти, где вопят от безумья грехи. Чёрный ворон под небом кружится и кричит по ночам обо мне, страшной правдой звучащая птица, опалённая в адском огне. Я услышал дыхание ада, что неслось у меня за спиной, захлебнувшись словами «не надо!.. И разверзлась земля подо мной!.. Только Смерть тяжелее проказы, что меня караулит и ждёт, Сатаны выполняя приказы, чтоб прервать моих мыслей полёт. Я погиб под колёсами жизни, по дорогам летящей вперёд... и лишь мать в позабытой отчизне меня с кроткой улыбкою ждет... Но встречаю я смерть без боязни, что проказой распят на кресте, видя в этой чудовищной казни повторение слов о Христе. Под ногами разверзнется бездна и поглотит меня пустота, где любая мольба бесполезна, осенённая знаком креста. Ухожу я за Смертью по следу, ей оставленному вдалеке, чтоб продолжить былую беседу на понятном лишь нам языке. Умирая уже от проказы, я о жизни вновь Бога молю, повторяя о прошлом рассказы... Но их Смерть приравняет к нулю!.. Только Смерти больное дыханье меня в будущем с ужасом ждет, прикрывая кровавою дланью для молитвы раскрывшийся рот. Пожирает бездонная бездна так и не подчинившихся Злу, где на помощь позвать бесполезно, погружаясь в кромешную мглу. Отделяет глубокая Лета Царство Мёртвых от мира людей, недоступную в жизни часть света... Но потом все мы будем на ней!.. Я читаю из прошлого мысли, Оставляя их смысл на потом, Что над пропастью Смерти повисли, Оказавшись для Жизни мостом. XIV На далёких пылающих звёздах я услышал дыханье Смертей, поднимавшееся на погостах, оставляя в покое людей... Эта жгучая горечь утраты в раннем детстве больного отца опрокинула все постулаты и мне жизнь показала с конца. Только детские мысли о Смерти, что когда-то терзали меня, прорастут из разверзшейся тверди, свою силу в стихах сохраня. Я твержу свои детские строки, где боялся я бед и смертей, из стихов извлекая уроки, что написаны кровью моей. Меня Смерть поджидает у входа в Царство Разума и Красоты, где о жизни мне шепчет свобода и ложится пером на листы. Лишь невидимый свет в человеке за стихи свои стоит того, чтоб признать в прокажённом калеке в Боге равное всем существо. Я стихами своими сгораю, не увидев земного пути, примостившись к судьбе своей с краю, чтоб под руку с ней к Смерти идти. Кто родился на Смертные Муки посвящен в тайны тайн бытия и услышит небесные звуки, как однажды услышал их я. Меня мучит тяжёлое бремя, раздирая зубами Смертей, прорастая в стихах, как из семя, из зарытых в могилы костей. Голоса мертвецов с того света по ночам холодны и тихи и проклятьями душат поэта, как текущие в вечность стихи. От судьбы ухожу по дороге, перейдя её огненный ров... И хочу я всё выразить в слоге, но найти не могу нужных слов. Ожидая предсмертные муки и увидев всю жизнь позади, я услышу небесные звуки, повторённые в сжатой груди. Чёрный день ли когда-то настанет и пройдётся огнем по судьбе — только ссохшись от ужаса, память сохранит его запах в себе!.. Со мной Смерть говорила о прошлом и вовсю мою юность кляла, оказавшимся грубым и пошлым, наречённым «исчадием Зла»... Ветер Смерти прошёл надо мною и над прошлым проказою лег, отозвавшись глухою борьбою в моей жизни, не знавшей дорог... Меня ждали ревущие звери в жизни на перепутьи дорог, что, в раскаянье больше не веря, ниспослал мне карающий Бог. И о Боге я думаю снова, потрясённый увиденным вновь, ведь стихов моих первооснова — вся пролитая Господом кровь. Я мольбу начинаю с вопроса — сколько лет ты его ни таи — почему смотрит в памяти косо Бог на мысли и чувства мои? Попросил бы я Бога при встрече — по прошествии множества лет — повторить в моей памяти вечер, так похожий на Ветхий Завет. Предвещали седые пророки этой грешной земле Рождество, видя мир наш во Зле и в пороке и желая улучшить его. Что случится однажды со мною, когда жизнь вдруг иссякнет моя? Я от Бога сомненья не скрою и воскресну из небытия. Я тону в этом огненном море, поглотившем немало людей... Но воскресну из пепла я вскоре и направлюсь дорогой своей!.. Я теряю друзей почему-то, погружаясь стихами во тьму, где, пугая, душевная смута мне откроет в стихах почему... Мне навстречу проносятся люди, удивлённые встречей со мной, и давая мне жить, как Иуде, что наказан своею судьбой. Я хочу умереть этой ночью, чтобы ветер, как проклятый, выл И грехи все увидеть воочью, что встают из забытых могил!.. XV На далёких пылающих звёздах я — не знающий больше дорог — смог увидеть впервые с погоста всё, что раньше увидеть не мог... Крёстный путь начинался не рано, что к проказе поэта привёл, когда жизнь, не прощая обмана, меня в детстве садила на кол. Чёрный ворон летает по небу и всегда моей гибели ждет, кто не дал свою жизнь на потребу искушений и спас свой народ. Окружила нас чёрная стая и вцепилась зубами в меня, кто согреться мечтал,умирая, у манящего Жизнью огня. Окружили двуногие звери и хотели меня разорвать, для которых закрыла все двери, чтоб спасти меня, старая мать. Меня Зло волокло на закланье, выполняя приказ Сатаны, осыпая площадною бранью от подспудного чувства вины. Под чернеющими небесами поднималось, как смерчь,вороньё, оскорбляя мой слух голосами и скрывая проклятье своё. Злые бесы следили за мною, заманившие в пропасть меня... И беда не прошла стороною, мою юность во всём обвиня. Там гнались за мной серые волки, чтобы в клочья меня разорвать, жадно слушая все кривотолки, что казались лишь жизни под стать. Эти силы следили с насмешкой и гадали, расставив мне сеть, где монета всё падала решкой... Значит должен был я умереть! Мне внимали жестокие люди, что носили печать Сатаны, ненавидя рассказы о чуде, для которого мы рождены. Всё беснуются чёрные силы и сживают со свету меня, за стихи доведя до могилы и живого в ней похороня... Меня предали грязные люди, что погибели ждали моей, и, учителя видя в Иуде, убегали от честных людей. Снова страшные чёрные силы всей жестокой и грешной земли вдруг покинули разом могилы и на Бога войною пошли. Трупный запах ликующей Смерти переполнил моё существо, из земной поднимавшийся тверди и родившийся из ничего. Я могилу шагами измерю, прикоснувшийся к небытию и, подобно таёжному зверю, закопаюсь в берлогу свою... Но бежал я из дома до смерти, где вокруг меня сжалось кольцо, где плясали от радости черти и меня проклинали в лицо. Так, предчувствуя скорую гибель, я от гнавшейся Смерти бежал, где считала она уже прибыль и безумие правило бал. Я бежал от невидимой Смерти, чтобы скрыться в осенней ночи, когда в ад волокли меня черти, где от страха хоть криком кричи... Много лет убегал я от Смерти и валился от ужаса с ног, обезумев в её круговерти и не видя для жизни дорог. И спасался от Смерти я долго... Но, однако, с молитвами смог убежать от матёрого волка по одной из последних дорог. И завыла вокруг волчья стая, окружившая молча меня, когда Бог, человека спасая, выводил меня, жизнь сохраня. Моя смерть начиналась с подлога, лицемерия местных властей. Но с годами открылась дорога и по ней я ушёл от Смертей. И писал я от страха те строки, в своей памяти их сохраня, зная всё о назначенном сроке, умоляя не трогать меня. Осквернившая совесть пощада, Выкупавшая душу у Зла, ядовитым дыханием ада мою жизнь до костей обожгла. XVI На далёких пылающих звёздах исполнялись больные мечты, вырастая из почвы погоста, куда жизнью направился ты... Всё растет моей памяти яма, освещенная адским огнем... Никуда не свернувшие, прямо мы в неё, спотыкаясь, пойдём... Чёрный день ожидает поэта, отложившись тавром на судьбе... Прожигает калёная мета, вглубь пустившая корни в тебе... Те небесные чистые звуки повторял прокажённый поэт, прижимая к ушам свои руки и увидев невидимый свет... Я душой полыхаю, как пламя, и стихами сгораю дотла, что светило всю жизнь перед нами и теперь холодит, как зола. Это злое дыханье проказы я услышать в Поэзии жду, что нашлет Сатана черномазый, наблюдая за мною в аду. Невзлюбившая с первого раза, показавшая силу и прыть, меня в лоб целовала проказа, чтоб в объятьях своих задушить. И уходит в манящую пропасть от проказы лишь тот человек, что оставил ненужную робость и тем самым страданий избег. Покрывают кровавые струпья мою душу и тело опять... И когда-то настолько был глуп я, чтоб пред Богом об этом молчать. И теряя от боли сознанье, наяву погружался я в ад, где проказа кровавою дланью подносила к губам моим яд. Так играл бы я в прятки со Смертью, если бы не боялся её, перемолотый той круговертью, где кричало в аду вороньё. За мной долго охотились черти, чтоб назло утащить меня в ад... Только страшной, но праведной смерти я в молитвах своих был бы рад!.. Меня ждут здесь лихие напасти, уводящие под руки в ад, где от ужаса корчатся страсти и пороки от боли кричат. Снова Смерть мне дышала в затылок и вокруг меня буйствовал ад, чем проникся до самых поджилок я, боясь оглянуться назад. Меня гнали в открытые двери и пинали ногами под дых, чтоб уже в справедливость не веря, я забыл о молитвах своих. Все смеялись тогда надо мною, кто во сне громко звал свою мать, чтобы встретиться с ней под землёю и любовь свою ей передать. Я от страха скитался по сёлам и скрывался от Смерти в лесах, свою душу отдавший крамолам, проклинаемым на Небесах. Я от Смерти скрываюсь во мраке, как не пойманный за руку тать, чтобы после разбоя и драки кулаками уже не махать. Так от Смерти скрывался я в сёлах, где её не ступала нога, и всё ждал, что сомнет меня Молох, и во времени видел врага... И считал свою жизнь на недели я, желая подольше прожить. И убийцы мои не посмели разорвать Ариаднину Нить. Я от Бога сомненья не скрою, когда жизнь вдруг иссякнет моя... И откроется путь предо мною, протяжённей всего бытия. Так ночами молился я Богу, чтоб открыл он какой-то мне путь, вывел на столбовую дорогу, где подскажет как жить кто-нибудь. И стихами взываю я к Богу, пред которым я жалок и мал, чтоб он вывел меня на дорогу и за праведность гений мне дал. И взываю я к Богу с боязнью, испугавшись сгореть на костре, чтоб простил он меня перед казнью и домой отпустил на заре... Страшный суд ждет того человека, кто в грехе и пороке прожил, отставая нарочно от века, когда жизнь выбивалась из сил! XVII На далёких пылающих звёздах разносилась молва средь невежд, что настанет когда-нибудь отдых для уставших от крови надежд. Я шагаю по минному полю и ведёт меня взглядом Господь, чтоб свою прокажённую долю силой творчества перебороть. Налетевший на жизнь мою ветер мне принёс свежий запах весны, ни на что не похожий на свете, в ком небесные звоны слышны. Как хочу я вернуть своё детство, чтобы встать там на истинный путь, уж не путая цели и средства, и с него никуда не свернуть. Я мечтаю о светлой дороге, по которой я жизнью пройду, размышляя с собою о Боге и минувшее видя в аду. Я уже перед смертью заметил, как с трудом расступается мгла... И мой путь к воскресению светел, и дорога к спасенью светла. Предо мною открылась дорога, по которой ушёл я от бед, на которой увидел я Бога и служить ему дал я обет. Предо мною открылась дорога, уводя от бесчисленных зол, где стихами прославил я Бога и где к славе меня он повёл. Я, родившись на Смертные Муки, оказался в начале пути, чтоб услышать небесные звуки и стихами к спасенью придти. Уходя от тяжёлых болезней и в судьбе своей видя просвет, разразился от радости песней недобитый Смертями поэт. Я сейчас возрождаюсь стихами, уходя от напастей и бед, где в помойной я сиживал яме и сводил свою юность на нет. И услышу я добрые вести, доходящие с грешной земли, позабыв о проклятье и мести, чтоб понять меня люди могли. Светлый мир молодого поэта раскрывался в бессмертных стихах, догорев среди нас, как комета, и оставшись листами в руках. И стихии второе дыханье победило в душе моей Зло посреди гробового молчанья и от смерти поэта спасло. Светлый путь ждёт того человека, кто достойно и праведно жил, равнодушный к богатству от века, что все ждут, выбиваясь из сил. Меня манит лучами светило, что пылает над грешной землёй, что грехи навсегда мне простило, как надежда, взойдя надо мной. Я встречаю забытую радость и на крыльях от счастья лечу, чтобы снова почувствовать сладость прикасания взглядом к лучу. Я увидел небесные дали, что раскрылись в стихах предо мной, о которых поэты молчали, потрясённые их красотой. То Поэзия манит любовью, не предав до скончания дней, и ведёт за собою к Здоровью из татарского плена Смертей. Я постиг назначенье поэта и своё изучил ремесло, говоря только с Богом про это, не скрывая, что мне повезло. Тихий голос большого поэта, говоря о добре сквозь века, полон был христианского света и был чист, как вода родника. Жадно слушая голос поэта, чьи слова и просты и тихи, будет быстро вращаться планета, повторяя за мною стихи. Чтоб в стихах передать это чувство, мной услышанное вдалеке, надо напрочь забыть про искусство, не найдя нужных слов в языке. Я иду к восходящему солнцу, оставляя сомненья во мгле, восхищаясь, подобно японцу, что живу и хожу по земле. Весь во власти Великого Света Свой дневник перечитывал я И летящая в небе комета Вдруг его осветила края. XVIII На далёких пылающих звёздах со мной вновь говорил сам Господь, как надежду, даруя мне отдых, чтоб спасти мою грешную плоть. Был посланцем я светлого мира, но творил на чужом языке... Оттого была сломана лира и от страха дрожала в руке. Снова Смерть мне расставила сети, всё боясь меня словом спугнуть... Но, забытый Всевышним на свете, я нашёл бы к спасению путь. Меня бросила в пекло проказа на съеденье исчадиям Зла... Но не слушая вновь их наказа, меня память от смерти спасла. Поклонился я в пояс бы Вере, что поэта от смерти спасла и которой придется измерить глубину Абсолютного Зла. И судьба, вновь сживая со света, мне хотела о Смерти сказать... Но я — там, где кончается Лета – повернул за надеждою вспять. Ничего я от Бога не скрою, лишь о счастье его я молю, чтоб напасти прошли стороною, прокричав за спиной «улюлю». Я едва не шагнул в эту пропасть, подгоняемый силами Зла. Но не смог пересилить я робость, что от смерти меня отвела. Чёрный ворон кричал мне о Смерти среди кровью налитых небес... Но восстал из разверзшейся тверди и в стихах я от смерти воскрес. И хожу я за Смертью без спроса по пятам, от поминок до тризн, разговор начиная с вопроса: какова же на вкус моя жизнь? И встречаю я смерть без боязни на глазах онемевших невежд, тех, что ждали с тоской моей казни, отмененной веленьем надежд. Я услышал пронзительный голос меня не обманувшей судьбы, где Надежда со Смертью боролась, вся в крови выходя из борьбы. Только самый последний невежда за грехи свои будет в аду... Но ему улыбнётся надежда и, как он, я от Смерти уйду. И по зову бессмертного духа за надеждой с улыбкой шёл я... И мольбы долетали до слуха глубины самого бытия. В каждом слове звучала надежда в моих детских наивных стихах, что не понял последний невежда и остался навек в дураках. Жадно слушал я голос надежды после стольких страданий своих... И взглянул сквозь раскрытые вежды свежим взглядом в написанный стих. Поборов в себе слёзы и ропот, услыхал с удивлением я до меня докатившийся шёпот из глубин самого бытия. Я услышал слова утешенья, долетевшие вновь до меня, где шептало само вдохновенье и рождалось, как жизнь, из огня. Тихий шёпот небесной стихии мне под утро поведал о том, что теперь исцелятся больные и вернутся в покинутый дом. Тихий шёпот небесной стихии мне подскажет писать о любви в ожиданьи прихода мессии, что воздвигнет нам Храм на крови. Я услышал опять детский голос, что о Жизни и Смерти мне пел, от которого твердь раскололась, на куски раскрошившись, как мел. Чистый голос больного ребёнка снова Божьего слуха достиг, прозвучав в Мироздании звонко, как текущий в пустыне родник. Много истин я слышал когда-то, что не вынесли бега времён... Но хранит ещё сердце солдата вечно то, чем я был восхищён. Бьётся страстное сердце поэта на страницах его дневника... Но не ждет он прочесть до рассвета всё, что кровью напишет рука. Я предчувствую скорую гибель, Свою грешную юность кляня… Но судьба, в своем новом изгибе, На волне поднимает меня. XIX На далёких пылающих звёздах я стихами ушёл от Смертей, получив от Всевышнего отдых, чтобы жить и творить для людей. Чистый лист поманившей бумаги, мной повёрнутый наискосок… Чтоб писать надо много отваги, равной, может быть, пуле в висок. Я встречаю без страха опасность, что стоит за моею спиной, в мою жизнь внося страшную ясность, вечно следуя тенью за мной. Голос Жизни слабее и тише, чем рычание Смерти самой... На земле не нашедшему ниши остаётся лежать под землёй... Из того, что судьба обещала, ничего на земле не сбылось, отличаясь от подлости мало и за Смертью плетясь вкривь и вкось. Много истин я слышал от Смерти, но никак их проверить не мог. Вы их всей своей жизнью проверьте, между строк обнаружив подлог! А услышал я страшную новость о проклятье от грешных людей, что молчали, скрывая суровость, что молчали от страха о ней. Я, молившийся Богу ночами, о надежде и жизни писал... Но проклятье легло между нами, чьих не знал я причин и начал. Там свои я узнаю пороки, погрузившийся в небытие, видя кровью налитые строки, те, что жалят подобно змее. И заснеженный кратер вулкана так напомнил мне тайную страсть, что проснулась во мне слишком рано для того, чтоб в него не упасть. Моя память от страха кричала снова под топором палача и хотела начать жить сначала, о безрадостном прошлом молча... Как боюсь я жестокую память, что сожжёт мою жизнь без огня и которая душу мне ранит, до глубин разъедая меня. И за то благодарен я Смерти, ждущей жертв, приношений и тризн, что, восстав из разверзшейся тверди, полюбил и прославил я Жизнь. Я весною встречаю надежду на счастливую долгую жизнь, разрываясь от радости между столь желанных мне многих отчизн. Много раз убиваемый прежде и не смывший проклятья печать, понимал я, что лишь о надежде остаётся поэту писать. Впереди не разверзнется пропасть, даже если не будет дорог. Надо бросить сомненье и робость... В остальном да поможет нам Бог! Как хочу я услышать во мраке голоса обманувших надежд, подавая Всевышнему знаки, в современниках видя невежд. И душа прокажённого сына поднималась за ангелом ввысь... и нашлась для спасенья причина, когда было нельзя не спастись. Так ходил по пятам я за жизнью, чтоб услышать о Вере слова, куда Смерть прибежит— только свистни— чтоб сказать мне, что Вера  мертва. И не знаю я лучшую долю, чем на свет выводить из темниц, отпуская весною на волю свои детство и юность, как птиц. Только запах родимого дома в жизни выстоять мне бы помог, где с рождения всё мне знакомо и зовёт вновь ступить на порог. Тихий свет и тепло в отчем доме согревают людские сердца. И в прочитанном пушкинском томе находил я слова про отца. Слышу я колыбельную мамы, что опять мне приснилась во сне, мою жизнь поднимая из ямы, замолкая в её глубине. Я жалею того человека, кто забыл свою старую мать, кто живёт, как духовный калека, и не может над памятью встать. Как хочу я вернуть свою юность, Повторенную в снах много раз… И, ломая все, в прошлое сунусь… Но не ждет там никто уже нас! XX На далёких пылающих звёздах обретал прокажённый поэт вдохновение, счастье и отдых, чтоб увидеть невидимый свет. Моей совести шёпот и шелест долетает до Божьих ушей, за всю жизнь лишь однажды осмелясь попросить за невинных людей. Мне о Зле говорившая совесть, умирая от боли и ран, свой рассказ переделает в повесть, а потом вдруг напишет роман. Страстной Жизни таинственный шёпот обращался с мольбою ко мне... Но прервал его бешеный топот грозной Смерти в ночной тишине. Знают жизнь мою демоны ада, по сей день проклиная меня, кто кричал, задыхаясь: «не надо!» им при виде смолы и огня. Позади догорит моя юность в ослепляющем адском огне и судьба, проявив неразумность, вновь напомнит о будущем мне. Повидавшему демонов ада, их следы в человечьей золе, повторять уже больше не надо, как забыть о проказе и Зле. И из не отпускавшего ада вынес жизнь я свою на руках. И была равносильна пощада превращению в пепел и прах. Силы тьмы вышли вновь на охоту, в западню загоняя меня... И тот час же согнал я дремоту, чтоб от адского скрыться огня. Мне о Смерти шептала проказа голосами из небытия... Но оправился вскоре от сглаза и к Здоровью направился я. Обогрет христианской любовью, от недуга страдал долго я, чтоб прийти от страданий к здоровью и воскреснуть из небытия. Всё со свету сживает проказа, за стихи пожирая меня... Но от этого каждая фраза наберётся от Жизни огня. Я скрывался от целого света под прикрытием Белых одежд, что важней для большого поэта всех несбывшихся в жизни надежд. И предчувствую я воскресение после смерти из небытия, когда в муках второго рожденья вновь на свет появился бы я. Возрождаясь из праха и пепла, я был так благодарен судьбе, что от слёз и страданий ослепла, ради Веры забыв о себе. Задушившие в юности строфы снизошли ко мне с мрачных небес, чтобы после грядущей Голгофы к новой жизни в стихах я воскрес. Поднимаются к небу ступени и к спасенью поэта ведут, чтоб пред Господом встать на колени, свою душу очистив от пут. Я, для славы родившийся рано, после смерти нелепой воскрес и стихами посыпалась манна новой жизни с суровых небес. О забрезжившей новой надежде на земле раздались голоса, возродившейся заново прежде, чем стихами мой путь начался. Замерев, сквозь раскрытые вежды свою жизнь оглядел снова я, дорогую, как шёпот надежды, долетевший из недр бытия. Вновь на землю опустится вечер и весь мир наш утонет во мгле... Но зажгутся надеждами свечи и укажут мне путь на земле. Так иду я с надеждой по свету, чтобы людям всю жизнь посвятить, видя добрую в этом примету и держа Ариаднину Нить. Меня манят веселье и радость, что живут в одинокой душе, чья навеки забытая сладость ни на что не похожа уже. Говорили о будущем люди, что текло неизвестно куда, вновь поверив в рассказы о чуде, не оставившем в жизни следа. С наступлением тихого света Я приму христианский конец И забъётся вновь сердце поэта Громче всех человечьих сердец. XXI На далёких пылающих звёздах много видел я светлых надежд, уходя от неистовств на отдых из-за бремени Белых Одежд. Сила Веры, Любви и Надежды, тех,которым всегда несть числа, умереть не давала мне прежде и от Смерти сегодня спасла. Меня долго преследовал дьявол и во сне своей силой пугал, что почти всей Вселенною правил, но для Бога был жалок и мал. И пустила вглубь корни химера в моей жизни, сгоревшей дотла... Что бы делал я, если не Вера что к спасенью меня привела! Силы Зла в каждом брошенном камне злобно метили прямо в меня... Только Жизнь Веру в Бога дала мне, что мой дух защитит, как броня. Как же выжил я некогда в прошлом, если в Бога не верил бы я, находя и греховным и пошлым скрытый смысл самого бытия. Меня к Жизни уводит дорога и с неё мне уже не свернуть... не свернуть, чтоб поверил я в Бога и познал её скрытую суть. Но усыпан всегда путь поэта не цветами на грешной земле, что не дал силам ада обета этот мир видеть только во Зле. Там ходил я, скрываясь во мраке, хоронясь от случайных людей, о себе грустно слушая враки, долетающие до ушей. Я бродил по дорогам ночами, поглощенный кромешною тьмой... Может быть, вы подскажете сами, что Господь меня вёл за собой. Чтоб спастись и от пламени ада, и от лютой проказы спастись своей грешною жизнью мне надо устремиться за Господом ввысь. Донесёт до ушей моих ветер тихий шёпот из небытия... Кто остался один на всём свете и кого спасла Вера моя. Остаётся жить призрачной верой... И я должное Богу воздам! «Какой сами отмерите мерой, тою мерой отмерится вам...» И о Жизни молил бы я Бога, если бы не осталось надежд, подождав до спасенья немного к удивленью жестоких невежд. Те горящие знаки на небе наяву мне покажет Господь, чтобы больше не думать о хлебе и спасти свою грешную плоть. Сколько раз ни молил бы я Бога уберечь от злой Смерти меня, от него приходила подмога, мою жизнь для стихов сохраня. Я надеялся выжить у Смерти, что под руку вела меня в ад... Я восстал из разверзшейся тверди, переделав судьбу на свой лад. Умирая, я встал еле-еле, взявшись за Ариаднину Нить, и увидел тот свет я в туннеле, что сказал мне воскреснуть и жить. И с надеждою на воскресение, что спасала от Смерти меня, пережил я второе рождение, дух и плоть для любви сохраня. Выбирая в отчаянье между всех запутанных Жизнью дорог, я бы выбрал дорогу Надежды, на которой так ждет меня Бог. И с надеждою встречусь я снова, что всегда помогала мне жить и которая скажет сурово мне о Зле и Добре, может быть. И, как волхв, приложив к земле ухо, я услышу из недр бытия, как слова донесутся до слуха и проснется надежда моя. Перед Богом затерянный между на коленях стоящих других я бы первым услышал надежду и включил в незаконченный стих. Я всегда возрождаюсь весною для несбыточных детских надежд, что стоят по сей день предо мною и выносят насмешки невежд. Много лет не потеряно даром: Возмужал и окрепнул поэт, Что мечтал быть летящим Икаром, вновь увидевшим солнечный свет. XXII На далёких пылающих звёздах всё искал я для Жизни пути и мечтал получить долгий отдых, чтоб прямую дорогу найти. Снова на вакханалию Смерти как незваный явился я гость... И при виде меня даже черти не скрывали бессильную злость. Я опять своей жизнью играю, убегая от стольких Смертей, от бессилия сбившихся в стаю и ночами пугая людей. Как бы выжил тогда, я не знаю, если бы не спасал меня Бог, не позволивший вражеской стае обо мне написать некролог. Как хотел я начать жить сначала, оживив снова юность свою... Но о ней моя память молчала, обращенная к небытию. И терять свою юность мне жалко, заморозил которую страх... Но сегодня уже это палка не о двух, а о многих концах. Моя жизнь, как бездонная бездна, поглотила немало надежд... Когда к Богу взывать бесполезно На глазах потрясённых невежд. Там поверил я снова обману, улетевшему в небо, как дым... И пропел перед Богом осанну похороненным братьям своим. Сколько встретил я там испытаний, сколько видеть Смертей довелось... Но они самой жизни желанней для стихов, что растут вкривь и вкось. И хватило с лихвою страданий для погибших для Жизни уже всех невосстановившихся тканей в омертвевшей от горя душе. Я предчувствую лучшую долю после стольких Смертей для Себя, где из прошлого выйду на волю, о погубленной Жизни скорбя. Научиться писать бы у Жизни, постигая её много лет... И на справленной юностью тризне послужить ей я вслух дал обет! Как красивая светлая небыль из-за кровью сочащихся туч проглянул на безжалостном небе вдохновения солнечный луч. Голос жизни разумен и ясен, он по-детски наивен и чист... Только труд стихотворца напрасен передать его на белый лист. ...Я вернусь снова в чистое детство и услышу тот голос отца, что меня поучал с малолетства в жизни всё доводить до конца. Тихий шёпот родимого дома вновь меня от страданий спасал, где всё свято и всё мне знакомо с тех времён, когда был я так мал... И душа моя так была рада ради Жизни уйти в буйный рост, когда после страданий не надо соблюдать в своём творчестве пост. Моя жизнь всё несла детский лепет. Её песня была не нова для стихии, которая лепит и за ложь убивает слова. И в преподанном Смертью уроке, что лишь только проклятью под стать, я услышал великие строки, чтобы кровью в тетрадь записать. Я отдал за Поэзию даром свою жизнь бы во имя любви, от неверия ставшей товаром, захлебнувшейся в нашей крови. Перед Богом большая нелепость – после стольких страданий и тризн – превратить в осажденную крепость мне для творчества данную жизнь. Чтоб служить верно данным обетам и исправить судьбу, может быть, надо было родиться поэтом и учиться у вечности жить. И бродя среди грешного мира, я опять своё счастье позвал, что ответило скорбно и сиро, но звучало для всех, как хорал. Но теперь доживу я до счастья, перейдя через огненный вал, где оставил мирские напасти и поэтом от Бога я стал. Чистый запах якутского лета, когда видятся сны наяву, значит больше, чем Жизнь для поэта, что стихия сожжёт, как траву... 1998