Последние три года Север Якутской области прожил под знаком гражданской войны, внесшей в его жизнь много крови и смуты. В волнение было втянуто, в разной степени, все население Севера и последствия его еще не скоро будут изжиты.

Прошедшие три года так глубоко всколыхнули Север, что жизнь его на 5—10 лет вперед будет в значительной степени определяться пережитым периодом и все меры по устроению Севера должны проводиться на основе тщательного и объективного изучения событий 20—23-го годов и их последствий.

Население Севера, в общем и целом, оказалось в гражданской войне на стороне контрреволюции, на стороне белых и, более того, приняло в борьбе не пассивное, а активное участие. Такое отношение к событиям лежит, прежде всего, в его глубоком невежестве, отсталости и забитости. Характерно, что видную роль в повстанчестве Крайнего Севера играли полудикие тунгусы, ламуты и чукчи. Первый период революции с его голодом, недостатком товаров, реквизицией и монополией пушнины население могло и способно было осознать только на чистом опыте, со стороны товарной нужды, строгой регламентации норм жизни и репрессий. Смысл совершавшихся в то время событий ускользал от понимания и более культурных слоев населения, тем более он был непонятен темному якуту Севера. Состоятельный северянин расценивал коснувшиеся его реквизицию и монополию пушнины, как разбой и грабеж, а сосед его, бедняк, еще не научился чувствовать свою заинтересованность в происходящем и искренне опасался, что реквизиция в будущем, после богатых, коснется и его. Даже для бедного якута ближайшая власть в лице улусного ревкома и милиции — было одно, чужое, а он сам, со своим сородичем богатым — другое, свое, родное. Многие члены ревкомов и чины милиции из местного населения поблажками, при монополии пушнины, способствовали укрывательству при реквизиции и всем своим поведением как бы говорили населению, что они — заложники во враждебном лагере, усиливали разделение между властью и населением на «мы» и «они», и здесь играло роль непонимание смысла и цели проводимых властью жестких мер.

Другая часть представителей власти из породы «примазавшихся» пользовалась случаем свести старые счеты, использовать положение в личных интересах, выслужиться перед начальством. Даже лучшие из членов ревкомов, чувствуя отчужденность массы населения, окруженные враждебной атмосферой, бессильные пробить толщу непонимания и дикого испуга при каждом шаге власти, ожесточились и применяли суровые меры там, где в другой обстановке нашли бы более мирный способ подойти к населению.

Для широкой и планомерной просветительной работы и агитации на Севере не было ни людей, ни средств, ни времени. То, что возможно сделать на юге в отношении агитации в месяц, то на Севере не выполнимо и в год. Отдельными лицами велась разумная агитационная работа, но смысл ее так чужд, необычен темному северянину, захватила она настолько незначительный круг населения, что легко и с убытком покрывалась враждебной агитацией пострадавших состоятельный людей и большей частью духовенства. Все перевороты на Севере, начиная с первого, 1917 года, и кончая проведением советской власти после Колчака, происходили в мирной обстановке. Переворот совершал пакет, полученный из Якутска. Всякая общественно-политическая жизнь Северу всегда была чужда, и мысль о возможности какого-либо повстанческого движения в застоявшемся первобытном строе среди его пустынных и морозных пространств — казалась невероятно-нелепой. Но в орбиту революции пришлось втянуться и Северу, пришлось и ему пережить период военного коммунизма, методы которого оказались в резком противоречии с сонной патриархальностью северян.

Подробнее останавливаться на причинах, создавших отчуждение между массой северного населения и органами советской власти нет нужды, так как указанные выше и другие причины вызвали подобные же следствия и в южных округах Якутии, они общеизвестны. Разница только в том, что эти причины в своеобразной обстановке Севера выявились резче и отчетливее.

Итак, к 1920 году население Севера в общем, за исключением отдельных, даже не групп, а лиц, было настроено по отношению к советской власти враждебно. Это отношение было неопределенно, неорганизованно и не оформлено и в таком виде не представляло никакой опасности, если не считать опасностью ту тяжелую атмосферу, которая окружала на Севере и власти, и население и делало существование одинаково тягостным, как тем, так и другому.

Самая пылкая фантазия не могла в 1920 году допустить, что эта вражда будет на Дальнем Севере, на краю света организованна и выльется в те формы, в которых она впоследствии протекала.

О гражданской войне на юге, в России, на Север проникали очень смутные слухи. Имя Врангеля, например, северянам осталось совершенно чуждым; зато имя Семенова было очень популярно. В самой ..... юрте можно было услышать толки о Семенове, при чем особенно ценилось в Семенове то, что его поддерживала Япония, которая якутянам известна, как победительница России в 1905 году. Расовое родство якутов с японцами северянам также известно и иногда обсуждается и теперь. В 1920 по Северу был широко распространен слух, что к 1 мая (точно указывалось число) японцы должны, мол, прилететь на аэропланах из Охотска по линии Алдана и занять Якутск. Вообще в 1920 году по Северу широко распространились слухи о движении белых на Якутск, хотя в то время повстанчество еще не возникало. Причины распространения подобных слухов гадательны, но, несомненно, что слухи эти питались Дальним Востоком, а проводником их в Якутии был, между прочим, Охотск. Влияние Охотска сказалось в первом «белом» движении на Севере в начале 1920 года, на Моме, где на почве недовольства момских наслегов раскладкой по обганиванию станций бывший священник Коновалов сорганизовал «Момский контрреволюционный штаб» (подлинное название) и арестовал милиционеров. Вскоре он был вынужден бежать и скрываться. Это выступление питалось слухами из Охотска, с которым Мома имеет связь через Оймякон, и в будущих событиях на Севере оказалось, как мы увидим ниже, чреватым гибельными последствиями.

В конце того же 1920 произошло так называемое «Булунское восстание», вызванное одним из многих слухов. Летом 1920 года из Булуна скрылось в горы двое незначительных лиц, подлежавших аресту за участие в событиях 1918 года. До середины зимы их укрывали в своих стойбищах тунгусы. Однажды из ближайших якутских юрт вернулся в стойбище тунгус и привез «достоверное» известие, что Якутск занят белыми. Немедленно скрывавшиеся организовали отряд и явились в Булун, где арестовали ревком, а милиционеров включили в свой отряд. Через несколько дней в Булун приехал из Верхоянска начальник милиции, который о происшедшем понял только тогда, когда въехал в Булун. Благодаря своей смелости и находчивости, он один арестовал главарей, выпустил из каталажки ревком и ликвидировал «восстание». По этому делу было расстреляно несколько человек в Булуне и Верхоянске.

Всю первую половину 1921 года Север был волнуем усиленными разъездами небольших отрядов, разыскивавших Коновалова. Один из посланных за Коноваловым не вернулся в Верхоянск и с 2—3 спутниками стал бандитствовать, скрываясь с помощью населения. Весной и летом 1921 года Верхоянский Уревком произвел учет скота и оленей у состоятельных лиц и учинил передел скота. Получившие скот [граждане] в глубокой уверенности, что богачи когда-нибудь потребуют отобранный скот обратно, не торопились съесть его. Вражда к властям усиливалась. Один из пользовавшихся влиянием на население Верхоянска, агитировавший против раздела скота и подлежавший за это аресту, также скрылся. Усиленные разъезды милиции по Округу, в поисках скрывающихся, еще более обострили отношения.

Наступили осень и зима, на Север стали проникать слухи о начинающемся в Якутском округе восстании. В середине зимы в Верхоянске было произведено еще несколько расстрелов лиц, причастных к укрывательству сбежавших. В числе расстрелянных был секретарь Эльгетского волревкома, пользовавшийся в своем улусе большой популярностью.

За исключением нескольких бедняков, в которых проснулось классовое самосознание, все население Верхоянского Округа жадно ждало белых и горячо обсуждало каждый их успех под Якутском.

Гораздо спокойнее было положение в Колымском улусе. Здесь, после реквизиции излишков пушнины у богачей, никаких других реквизиций не производилось, не было также ни одного расстрела, острой вражды, как в Верхоянске к власти, не чувствовалось. Но было определенное недовольство мясной разверсткой, которую улус выполнял для прокормления голодающего населения. Разверстки производились по соглашению с улусным съездом, необходимость их была очевидна для всех, но все-таки большинство [населения] улуса надеялось, что с переменой власти приедет (правильнее — придет. П.К.) пароход из Владивостока и избавит улус от разверсток. Бывшее казачество, составляющее в Колымске значительную группу населения, также мечтало о белых и о восстановлении казачьих пайков. Можно надеяться, что с приходом НЭПа Колымский Округ спокойно бы пережил все повстанчество, сохранив у себя советский строй, если бы не произошло неожиданное появление белых со стороны.

Занятие Севера белыми произошло не из Якутского Округа, в котором к январю 1922 года восстание было в разгаре, а далеко с тыла Якутии, из Охотска.

Осенью 1921 года Охотск был занят известным Дальневосточным бандитом, прославившимся выходящими из ряда вон зверствами, полковником Бочкаревым (настоящая фамилия — Озеров. П.К.). По предположению, бежавший из Момы Коновалов явился к Бочкареву и изложил ему план легкого занятия Севера и захват советской пушнины. В Охотске Бочкарев оставил часть отряда, а сам с другим отрядом обосновался в гор. Гижиге Камчатской области, сравнительно недалеко от Колымы.

В декабре или начале января 1922 года из Охотска выехало в Оймякон пять офицеров, Коновалов и верхоянец Н., составившие «Штаб» отрядов, которые должны были быть организованы для занятия всего Севера. Действительно, достаточно было появиться нескольким офицерам, как к ним стали примыкать добровольцы. Из Оймякона на Мому белые явились уже с отрядом в 20 человек. На Моме и везде по пути в отряд вступали молодые якуты и тунгусы. Кроме вербовки отрядников, штаб белых занимался сбором пожертвований на «закупку оружия».

На Моме отряд белых разделился пополам: часть двинулась на Абый, с целью занятия Колымы, где белые ожидали встретить серьезное сопротивление, а другая часть выехала прямым путем на Верхоянск, для занятия Верхоянска и Булуна. Во главе обоих отрядов стояли бочкаревские офицеры. Отрядники были вооружены очень плохо, большей частью берданами, имея на берданы по 15—20 пуль. Но отряд белых был силен сочувствием населения, провозившего его быстро и без задержек и тщательно скрывавшего от властей появление белых отрядов. Представители советской власти были окружены добровольным шпионажем, каждый их шаг и каждое намерение быстро передавалось белым. На Моме белыми было расстреляно два бедняка якута, сочувствовавших советской власти. В том же районе был перебит разведочный отряд из Верхоянска в 5 человек.

Базой сопротивления белым являлся Колымск, где к январю был сорганизован добровольческий красный отряд в 20 человек. Точных сведений о местонахождении и движении белых шаек не было. Определенно было известно, что повстанчество под Якутском настолько к тому времени уже развилось, что дорога с Севера к Якутску была закрыта. Что касается бочкаревцев, то на Колыме были уверены, что они двинутся в Колымск из Гижиги. Возможность появления их на Севере из Охотска через Оймякон считалась мало вероятной. С декабря 1921 года в Колымске находился уполномоченный Губревкома тов. Котенко, который и стал руководить всеми делами борьбы с белыми. Закончена была эвакуация пушнины в Верхоянск, откуда она не могла быть отправлена в Якутск и была переотправлена в Булун. Руководить обороной Севера из Колымска по радиусу в тысячи верст, конечно, было невозможно, тем более, что о движении белых не было никаких точных сведений. Положение ухудшалось сознанием одиночества, враждой населения, проявлявшейся в пассивном сопротивлении мероприятиям власти, разобщенностью маленьких групп красных на огромном пространстве от Булуна до Колымска, а помощь могла бы быть оказана только из Якутска, все пути к которому были отрезаны, да и положение самого Якутска внушало опасение. Белые распространяли слухи о занятии ими Витима, Бодайбо и даже Иркутска. Неожиданное появление белых под Якутском придавало этим слухам некоторую долю справедливости.

В такой обстановке был создан план концентрации всех советских сил в Булуне, где можно было отсидеться до получения помощи из Якутска по вскрытии Лены. Если же Якутск был бы занят повстанцами, из Булуна предполагалось отступить на оленях к Енисею, — это в крайнем случае. Ближайшей мерой считалась концентрация сил в Верхоянске, куда должен был прибыть Колымский отряд и если бы сопротивление белым в Верхоянске оказалось невозможным, то всем отступить в Булун. Для связи был проведен деятельный обмен людьми между Колымском и Верхоянском. Как впоследствии выяснилось, каждый проезд по тракту и цель поездок белым на Моме были известны так же, как и численность, и личный состав красных отрядников, вплоть до имени и отчества, партийной или комсомольской принадлежности и т.п. Известны были белым и все беспартийные, сочувствовавшие советской власти. Занимались шпионажем, главным образом, духовенство и состоятельные лица. В то же время советские силы обладали только сознанием, что надвигается белая опасность.

5 марта 1922 года отряд белых ночью вступил в Верхоянск. 13 коммунистов и сочувствующих им были начеку и ночевали в одном доме. Завязалась перестрелка, продолжавшаяся почти сутки, без жертв с обеих сторон. Наконец, осажденным удалось незамеченными выбраться из городка пешком и пересесть через 50 верст на оленей. Этот отряд после многих трагических эпизодов пробился в Вилюйск и так много помог тому, чтобы Вилюйск выдержал напор повстанцев. Для характеристики настроения населения важно отметить, что отряд смог проехать через тунгусские стойбища только под видом белых. Несколько товарищей, принимавших активное участие в Верхоянской обороне, но в момент занятия Верхоянска белыми находившиеся в улусе, — были белыми пойманы и убиты в перестрелке или расстреляны.

В самом Верхоянске белыми было расстреляно до 15 беспартийных человек. Поводом к расстрелу служила всякая прикосновенность к советской власти. Во многих случаях влиятельные по положению или состоянию верхоянцы, вступившие в дружеские отношения с белыми, воспользовались случаем для сведения личных счетов — для расстрела.

К белым не переставали примыкать добровольцы, что позволило им выделить отряд для Булуна. Два товарища, ехавшие из Булуна в Верхоянск, были ямщиками довезены до самого Верхоянска, где у въезда в городок их уже ждали предупрежденные белые. Захваченные врасплох товарищи были взяты и вскоре убиты.

Как только слухи о занятии Верхоянска проникли на Крайний Север, один мелкий купчик сорганизовал отряд и занял после перестрелки сел. Казачье (Усть-Янск). В Казачьем белыми было убито в бою три человека, расстреляно впоследствии 5 человек милиционеров, кооператоров и др. Каждый пункт Верхоянского Округа белые занимали внезапно, советские группы везде были захвачены врасплох, хотя население о движении белых и знало. В Булун белые вступили 17 марта ночью. Все коммунисты и советские работники были взяты по квартирам и зверски убиты на льду Лены. Трупы их лежали на льду до весны и были унесены половодьем. Всего в Булунском районе погибло от белого террора 15 человек.

Основной отряд белых из Момы, проводив верхоянский отряд, двинулся в Абый и занял это селение в конце февраля. Население почти поголовно всего Эльгетского (Абыйского) улуса было настолько благоприятно белым, что подъезжавшие в это время к Абыю из Колымска тов. Хаенко и один колымский комсомолец были умышленно задержаны перед Абыем, якобы из-за усталости подвод и ввезены в Абый через полчаса после занятия его белыми. Хаенко с товарищами были убиты. Взятая у них почта послужила белым руководством в дальнейших действиях. В Абые белые, кроме указанных, расстреляли еще двух бедняков, сочувствовавших советской власти.

Так как в план тов. Котенко входило, в случае невозможности проехать в Верхоянск, повернуть из Колымска на Аллаиху и оттуда двинуться в Булун, то часть белых, под командой офицера Деревянова, выехала в Аллаиху. Здесь был расстрелян сотрудник «Холбоса» Перегородин.

Как в Абые, так и в Аллаихе все население деятельно помогало белым приготовиться к встрече ожидавшихся из Колымска красных. Все станки были сняты, отдельные жители были уведены в Абыйскую сторону, так что по границе с Колымским Округом оказалось обширное безлюдное пространство, которое должно было затруднить передвижение красных. Тунгусы были сорганизованы в отряды и следили за всеми путями.

Колымский красный отряд считал невозможным обороняться на Колыме, так как вероятным было движение на Колыму бочкаревцев из Гижиги. Отряд, состоявший из 20 человек коммунистов и комсомольцев (все добровольцы) выступил из Колымска под командой тов. Котенко в конце февраля 1922 года. Ввиду выяснившейся невозможности проехать в Абый, отряд повернул на Аллаиху, но дух руководителей борьбы был подорван. Отряд вернулся и остановился на станции (почтовой. — П.К.) Сымытар, в 250 верстах от Средне-Колымска. Отсюда тов. Котенко, с двумя товарищами, вернулся в Средне-Колымск, оставив отряд под командой улусного военкома тов. Николаева (якутянин). Из Средне-Колымска вскоре тов. Котенко со священником Леонидом Синявиным, принимавшим деятельное, искреннее участие в защите советской власти, выехали на тундру, с целью сорганизовать чукотский отряд, а в случае неудачи, пробраться окольным путем на Запад.

С отъездом тов. Котенко власть в городе и отряд на Сымытаре были окончательно дезорганизованы. Председатель уездного исполкома тов. Слепцов Д.С. стойко переживал разруху, но под напором всеобщего недоброжелательства решил сдать власть выборным от города, для чего в конце марта был созван митинг. Сымытарский отряд, по вызову исполкома, выехал в Средне-Колымск. Отряд, благодаря твердости духа тов. Николаева, еще представлял известную силу.

Накануне митинга в Средне-Колымске некоторыми лицами... воззвание о приходе поручика Деревянова, тайно доставленное из Аллаихи и в момент митинга оно было объявлено населению, оставшемуся в Колымске, представителем Якутского рабкрина (рабоче-крестьянской инспекции. — П.К.) Бялыницким. Большинство населения встретило эти приказы [воззвание] восторженно и гражданин Бялыницкий, объявивший себя штабс-капитаном колчаковской армии, стал во главе новой власти и приступил сейчас же к формированию отряда.

Начались аресты. Навстречу Сымытарскому отряду были посланы делегаты с гарантией жизни; отряд сдался, был привезен в Колымск и арестован.

Абыйские белые рискнули, наконец, двинуться на восток и въехали в Колымск 31 марта 1922 года. Немедленно была установлена связь колымского радио, с бочкаревским, в Наяхане (около Гижиги).

В Средне-Колымске белые арестовали, считая с отрядом, свыше 40 человек коммунистов, комсомолистов и беспартийных, сочувствовавших советской власти. До их прихода тихий городок не переживал острых моментов; расстрелов среди красных не было ни одного. Поэтому, несмотря на сочувствие большинства населения белым, кровавая расправа их с красными ужаснула всех. Белые организовали «военно-полевой суд» из офицеров приезжих и новоиспеченных, который не носил и подобия суда, а служил им только для того, чтобы объявить «приговоры» арестованным и немедленно же, по уводе на реку, приводить их в исполнение. Расстрелы производились постепенно, 4 раза, обычно в 3—4 часа дня, на льду Колымы, у самых домов, по дороге к проруби. Первыми были расстреляны товарищи Николаев — увоенком, Петранкин и Бармин, бывшие радиотелеграфные рабочие. Расстрел Николаева сопровождался издевательствами: приказали ему разуться и стоять босому на льду. Стреляли сначала по рукам, потом по ногам. Тов. Николаев до последнего выстрела кричал: «Да здравствует советская власть!», «Третий интернационал!» и т.д. Через несколько дней было расстреляно 5 товарищей — приезжих и местных, также державшихся мужественно. Затем был сделан перерыв ради страстной и пасхальной недели, после которой были расстреляны товарищи Д.С.Слепцов и Пинегин-Устьсольский. Последний был фельдшером колонии прокаженных, для которых был самоотверженным другом, также состоял фельдшером в отряде. Хотя Пинегин был беспартийным, политикой никогда не занимался и оружия в руки не брал, но как натура исключительно чистая, сильная, не скрывал своего глубокого презрения к белым и по непримиримо-враждебному отношению к ним был для всех недосягаемым образцом. Умер геройски, как никто.

Т.т.Котенко и Синявин были на тундре, но по наущению одного нижнеколымского попа схвачены чукчами и якутами и привезены привязанными к нартам — 300 верст — в Аллаиху, где и были расстреляны Деревяновым.

В Нижне-Колымске белые расстреляли приезжих — отца и сына Бурнашевых. Сына за то, что он был комсомолистом, а отца — за то, что он сочувствовал сыну. Там же был расстрелян некто Тменов.

Приблизительно в то же время анадырцы, опасаясь приближения бочкаревцев, оставили город и разъехались в разные стороны. Из них трое товарищей проехали по чукчам, не зная о занятии Колымы белыми. В Нижне-Колымске (Корытово) они вскоре также были расстреляны. Около 20 человек в Средне- и Нижне-Колымске были подвергнуты порке. С трудом спасся от расстрела учитель Попов Иннок. Ник. Трупы всех расстрелянных белые сжигали на кострах.

К апрелю месяцу 1922 года Верхоянский и Колымский Округа, то есть весь Север Якутии, оказались в полной власти бочкаревцев, которые сознательно устремились на Север из Охотска за пушными запасами «Холбоса», пользуясь тем, что повстанчество окружило Якутск и обезопасило им такие длинные рейсы, как, например, в Булун. Як[утское] Об[ластное] нац[иональное] Управление в апреле отправило на Север за пушниной и вообще для переговоров с бочкаревцами своего уполномоченного Р., который безрезультатно проехал вплоть до Колымска и оттуда на юг. Большую часть пушнины бочкаревцы не успели вывезти и она застряла на лето в Верхоянске. В ответ на притязания В.О.Н.У. Бочкарев приказал своим офицерам выступить с оружием, но приказ этот не мог быть выполнен прежде всего потому, что отряды северных бочкаревцев состояли, большей частью, из якутов, которые, конечно, против областников не выступили бы.

Особенно остро антагонизм проявился между бочкаревцами и областниками в Верхоянске. Население Верхоянского улуса шло не за офицерами, а за приехавшими вместе с офицерами из Оймякона верхоянцами. После легкого занятия всего улуса начались пререкания из-за власти и вожаки-якуты временно устранились, чтобы связаться с Областным Управлением и получить отряд для ликвидации бочкаревщины.

Если бы авантюра Бочкарева получила возможность распространиться, или хотя бы закрепиться в первоначально занятых районах, неминуемо бы возникла вооруженная борьба бочкаревщины с повстанчеством, но так как летом 1922 года разбой Бочкарева стал получать удары с разных сторон, в том числе и от меркуловщины,¹² в то время как повстанчество еще не дошло до своего апогея, то бочкаревские офицеры на Севере стали проделывать быструю эволюцию в сторону приспосабливания к национальному движению. Пока же этот процесс еще не назрел, Верхоянский и Колымский Округа противостали, как две равных системы свержения советской власти. Местное управление по Верхоянскому Округу было организовано, приблизительно, так же, как и в других районах, находящихся под влиянием нац. управления, т.е. было сосредоточено в улусных управах, которые имели значительное влияние на местные отряды.Во всяком случае, вмешательство этих отрядов в дела улусов было незначительно и сами они во многом зависели от управ. Несмотря на полное расстройство нормальной жизни и многие проявления жестоких расправ с местными «красными», много произвола, грабежа и т.п. — все-таки попытки установить какую-то законность, очень, конечно, куцую, в районе повстанчества имелись. Национальность движения сказывалась во влиянии на управление обычного права и в тесной неразрывной связи отрядов с населением. Как всем населением, управами, так и отрядами фактически руководили местные кулаки, духовенство и т.п. В Колымске власть находилась в руках так называемого «Штаба Колымского военного Округа», возглавляемого «начальником штаба», его адъютантом и «комендантом» города, — все бочкаревскими офицерами. Штаб подчинялся непосредственно Бочкареву и сносился с ним по радио. Самое махровое, ничем не прикрытое черносотенство офицерщины сказалось в появлении царских портретов, орденов, погон, чинов и т.п.

Округ был разделен на «станы», во главе которых были поставлены «пристава», обладавшие, между прочим, правом подвергать вверенное им население телесным наказаниям. Сплывший из Олы купец был обложен значительным налогом, а когда бестоварье опять усилилось, штаб стал прибегать к реквизиции, даже личных запасов у частных лиц. Перед улусным населением бочкаревцы заискивали и поддерживали приятельские отношения с улусными кулаками.

Абый /Эльгетская волость/ до октября 1922 года входил в состав Верхоянского «военного Округа» и даже проявил враждебность к находившемуся в Оймяконе повстанческому отряду, отказав последнему в снабжении мясом, именно на основании своей принадлежности к бочкаревской ориентации. Только в октябре 1922 года, под влиянием соответствующей агитации, Абый объявил себя сторонником национального управления.

Особым островом стояла Аллаиха и, вообще, Усть-Янский улус, составивший отдельную единицу, с поручиком Деревяновым во главе, бочкаревцем, обиженным колымскими офицерами и создавшим свое царство ни от кого независимое. Обосновавшись в сел.Аллаихе, в глубоком тылу всего Севера, он очень тесно связался и спелся с аллаиховскими кулачками, подчинив их своему влиянию, и через них приобрел среди населения прочную, неизжитую и теперь, популярность. Влияние его на жизнь всего Севера было большое именно в силу того, что он сумел население Усть-Янского улуса, в частности Аллаиховского района, сорганизовать во внушительную силу и наличие такой силы в тылу остальных улусов Севера создавало опору для всех оперировавших в них белых отрядов. Существованием «деревяновщины» больше всего объясняется затяжной характер ликвидации повстанчества на Севере.

Основой материального существования белых на Севере послужили, главным образом, товары, продукты и пушнина, захваченные ими в отделениях и факториях «Холбоса». Как уже отмечалось, наибольшее количество пушнины находилось в Верхоянске. Захваченные товары употреблялись на содержание отрядов, а частью были пущены в обмен на пушнину. Мясом отряды снабжались путем особой мясной разверстки, наложенной на население.

Прочности симпатий населения Севера к белым способствовало то, что прямые расходы населения на белых были невелики. Отряды и должностные лица с населения получали только мясо, расход которого, конечно, был гораздо меньше, чем убытки, причиненные красными состоятельным лицам переделом скота в Верхоянске, или мясными разверстками на голодающих в Колымске. Служебные переезды между разными пунктами совершались междудворным порядком, тракты были закрыты и население избавлялось от тяжелой обязанности безвозмездного содержания станций.

И все-таки не столько военные действия, сколько само нахождение белых на Севере весьма подорвало благосостояние его населения. Отрезанное от всех нормальных торговых путей, лишенное всех предметов первой необходимости, оно к тому же не имело и импульса к продолжению прежних промыслов. Отсутствие муки вело к поеданию скота, песцы и лисицы уходили за 1 фунт табака спекулянтам. Но поставить такое положение в прямую связь с нахождением белых рядовое население не умело. Высшие же слои, понимая связь бестоварья и разрухи с нахождением белых, были сами заинтересованы в продолжении такого порядка вещей.

В Верхоянске, Абые, Усть-Янске и т.д. — в управах сидели и, вообще, руководили населением, кулаки, перекупщики, спекулянты — так называемые «подторговщики», завязавшие связи с Оймяконом, некоторые в качестве торговых агентов Областного Управления и полученное ограниченное количество товаров перепродавали по анекдотическим ценам. На этой торговле они с избытком наверстали все, что в свое время потеряли из-за красных.

8 августа 1922 года к Верхоянску, занятому бочкаревскими офицерами, подошел отряд Областного Управления из нескольких человек, бежавших с юга повстанцев, во главе с верхоянцем Н. /вероятно, с кем-то из Новгородовых. П.К./ и повстанческим «штаб-ротмистром» Каниным.¹³ Бочкаревцы, учитывая настроение улуса, бежали в Колымск.

Тем же летом Якутск, справившись с повстанчеством 21—22 г.г. в Якутском и Вилюйском Округах, получил возможность приступить к очищению от банд Севера. Вниз по Лене был отправлен отряд, занявший сел. Булун после незначительного боя. Часть отряда по первой зимней дороге выехала в сел. Казачье — центр Усть-Янского улуса, который был занят без боя. В Верхоянск был отправлен отряд в 64 человека на конях. Отряд прошел до Верхоянска, гоня перед собой заставы белых и занял Верхоянск 16 сентября 1922 года (по другим данным — 19 сентября. П.К.).Белые, во главе с Каниным, бежали на восток. Посланная за ними в погоню часть отряда подверглась ночному нападению, понесла потери и вернулась в Верхоянск. Белые скрылись частью в Абый, частью в Оймякон.

Между красными отрядами Булуна, Казачьего и Верхоянска была налажена связь, имевшая целью установление сроков и условий планомерной ликвидации повстанчества на востоке от Яны. Продвижение на восток задержалось из-за отсутствия подвод, скрываемых населением, и теплой одежды.

К этому времени относится вторичное выступление абыйского кулачества в роли возбудителя борьбы с советской властью.

Район Индигирки являлся одним из самых глухих на Севере. Власть и влияние кулачества на население в Абые настолько стародавни, глубоки и органически слиты со всей жизнью улуса, что даже беднейшие слои Абыйского /Эльгетского/ улуса еще не осознали, не чувствуют этого гнета. Слово кулака на Абые — закон не потому, что на это согласно остальное население, а потому, что оно иного положения не может себе и представить. Абыйское кулачество состоит из 5—6 семейств, исстари занимающихся скупкой пушнины у тунгусов, чукчей в Усть-Янском улусе /Эльгетский улус беден пушниной/. В период повстанчества все они состояли торговыми агентами Областного Управления /ВЯОНУ. П.К./ и, пользуясь полным отсутствием товаров, торговали так успешно, как никогда раньше, по ценам невероятным: 1/4 д. чаю или 1/2 ф. табака= I песец = 30 белок = 30 горностаев. Нигде не было такой лютой злобы против советской власти, как в Абые. Колымские бочкаревцы, получив известие о занятии красными Усть-Янска /Казачьего/ и Верхоянска, растерялись. Восемь человек бочкаревцев, в большинстве офицеры, бежали вверх по Колыме, в надежде пробраться на Охотское побережье. Оставшиеся решили бежать на Чукотский полуостров, а при удаче — в Америку и на всякий случай послали в Нижне-Колымск, чтобы обезопасить себе путь, приказ о расстреле трех человек товарищей, считавшихся красными, уцелевших после весенних расстрелов. Один из них спасся, двое — Чириков и Файзуллин, оба беспартийные, были убиты.

Но не растерялись абыйские кулаки. Они сорганизовали новый отряд, стянули к Абыю и Аллаихе население района, лежащего между Яной и Эльгетским улусом, связались с Деревяновым в Аллаихе и послали в Колымск за помощью. В то же время и Бочкарев из Наяхана подбадривал по радио своего колымского представителя — Шулепова, и последний решился выехать из Колымска в Абый с отрядом для организации борьбы с красными. О движении Пепеляева на Севере в это время ничего еще не было известно.

В начале декабря 1922 года офицер и председатель белого военно-полевого суда капитан Бялыницкий, только что вернувшийся из поездки на море и занявший в Колымске место Шулепова, предложил Средне-Колымскому отряду объявить советскую власть и тем заслужить ее прощение.

Все население отнеслось к совершившемуся перевороту весьма сочувственно. По уезду были посланы нарочные с объявлением о перевороте и просьбой о поддержке. Недовольство бочкаревцами созрело еще раньше, но не могло вылиться в организованную форму — так уцелевшие активные сторонники советской власти были разрознены, терроризованы жестокими расправами, и даже в выступлении Бялыницкого склонны были видеть очередную офицерскую провокацию. Но единодушие и энтузиазм колымчан были так велики, что в переворот невольно была втянута и советская группа. По понятным причинам, между нею и сторонниками Бялыницкого стала проявляться вражда, прежде всего, из-за руководства переворотом. Советская группа, не имея возможности и права остаться в стороне от событий, стремилась к тому, чтобы, по крайней мере, взять движение в свои руки и устранить Бялыницкого. События задержали развитие этой вражды.

Одновременно с приездом шулеповского отряда в Абый, туда приехал из Охотска уполномоченный «Якутского Областного Управления» Е./ вероятно, Ефимов Афанасий Спиридонович. П.К./ с отрядом, оружием и известием о движении Пепеляева на Якутск. Все белые Севера воспрянули. Стали организовываться новые отряды, двинувшиеся к Усть-Янску из Аллаихи, к Верхоянску — из Оймякона, Момы и Абыя. В то же время на Абые получили известие о колымском перевороте, но не придали ему особого значения, хорошо зная, что в Колымске не осталось мало-мальски сносного оружия. Было решено, что для усмирения Колымы будет достаточно отряда Шулепова, который и повернул обратно в Колымск. На Верхоянск двинулся Е. Абый остался в качестве резерва для обоих фронтов, во главе с абыйской, кулацкой «инородной управой» и военно-полевым судом и идейным руководителем, секретарем управы и суда. Колымчане дружно стали готовить отпор шулеповцам. Во всех вселило бодрость известие по радио, что советская власть крепка, что объявлена свобода торговли, отмена реквизиций и т.д. В обороне приняло [участие] все население городка, все были день и ночь начеку, вооруженные чем попало: турками, кремневками, старыми берданами, дробовиками, какими-то допотопными ружьями неведомых систем, из которых сначала стреляли на пробу, дергая спуск за веревочку.

Шулеповский отряд, составленный большей частью из сыновей горожан, разложился и сдался колымчанам. Несдавшиеся офицеры и два отрядника двинулись к тундре, но были настигнуты колымчанами, обнаружены, взяты в плен и посажены в городскую каталажку. Напряженность и невыясненность отношений между руководящей группой и Бялыницким повлияло на то, что арестованные остались целы и, несмотря на общий голод, кормились наравне со всеми.

После ликвидации шулеповщины, колымчане, имея в виду успехи пепеляевщины, склонны были замкнуться в пределах своего округа до выручки со стороны, но Бялыницкий, заручившись поддержкой со стороны части товарищей, настоял на отправке части отряда во главе с ним для занятия Абыя и связи с Верхоянском. В конце декабря 1922 года отряд в 18 человек лучших бойцов с лучшим оружием, отобранным у офицеров, под командой Бялыницкого, выехал в сторону Абыя. Оставшееся население городка было в боевой готовности, созданный ревком занялся восстановлением советского строительства и связью с остальным миром.

Из-за отсутствия керосина колымское радио работало очень редко. Из Якутска, несмотря на все обращения, ничего не отвечали и это молчание губревкома колымчане до сих пор понять не могут. Поддерживали дух восставших Петропавловск н/к /на Камчатке. П. К./ и командарм-5 Уборевич. Из Петропавловска сообщили колымчанам, что летом придет пароход /осуществилось/. Тов. Уборевич уверял, что помощь Колымску будет. Поэтому, несмотря на распространенные белыми слухи об их успехах под Якутском, колымчане были бодры, держали офицеров под замком и ждали вестей о победах своего отряда, отправленного на Абый, рассчитывали, что и верхоянский красный отряд выступит на восток. На самом деле верхоянский отряд оказался плотно закупорен. Сказалось отсутствие среди населения групп сочувствующих советской власти, прежние бесчинства местных, примазавшихся к власти прихвостней, которые, не имея сами никаких политических убеждений, кроме инстинкта рвачества и вкуса к тойонству /так в тексте.П.К./, не могли внушить их и населению. Глупый террор их и произвол сказались в том, что несмотря на чрезвычайно гуманное и тактичное поведение пришедшего в Верхоянск отряда, население почти поголовно встало на сторону повстанчества. Отряд, столкнувшись с неорганизованным, но упорным саботажем всего населения улуса, не мог добыть ни подвод для выезда, ни теплой зимней одежды. Между тем, наступили холода, известные всем верхоянские морозы.

В январе неожиданно у Верхоянска появились в большом количестве белые, сорганизованные «чрезвычайным уполномоченным» и обложили городок кругом. Всего повстанцев у Верхоянска насчитывалось до 300 человек, приспособленных к полярным условиям, соответственно одетых и обутых, сытых, потому что на улус немедленно была наложена разверстка, но в большинстве плохо вооруженных и поголовно необученных. 64 красноармейца с тремя пулеметами могли бы прорваться через эту толпу, но дальше им пришлось бы сотни верст по дебрям Севера, плохо одетыми, голодными идти пешком при жгучих морозах. Командир отряда, тов. Панкратов, заявлял, что он может прорваться в Якутск, но не считает возможным оставить в распоряжении повстанцев ценности /пушнину/, принадлежавшие республике.

Потянулась осада города. К повстанцам примкнула группа белых, пробравшаяся из-под Вилюйска, через Жиганск, во главе с «хорунжим» Афанасьевым. С полным правом можно сказать, что верхоянский [красный] отряд перенес героическую осаду, тянувшуюся пять месяцев.

Верхоянск — деревушка в 40—50 юрт и домов, часть населения выехала в улус, скот, оставшийся у жителей, был взят для пропитания оставшегося населения и отряда. Та часть Верхоянска, где был расположен отряд, подвергалась ежедневному обстрелу во все время осады. Красноармейцы имели по одной паре торбос[ов], не снимавшихся день и ночь, порция пищи на день равнялась 1 фунту дохлой конины и больше ничего: ни соли, ни табаку, ни чаю, не говоря уже о хлебе. От голода красноармейцы ловили собак и ели их. Моральное состояние руководителей обороны ухудшалось начавшейся подпольной изменнической работой некоторых лиц, старавшихся разложить отряд. По тактическим соображениям начальник отряда вынужден был закрывать глаза на эту работу, уверенный в стойкости отряда.

Из местных верхоянских представителей власти выделился преданностью советской власти и должен был отличен ею тов. Михаил Лаврентьевич Новгородов, верхоянский уроженец, якут, сначала председатель улусного ревкома, а потом, во время осады, уполномоченный ГПУ. В начале февраля он сделал глубокую вылазку в тыл повстанцев, в конце февраля /I923/ принял попытку прорваться в Якутск, но вынужден был вернуться, проехав треть дороги, из-за невозможности добыть свежих почт. При новой попытке выезда, он был схвачен белыми и вскоре убит. Это был молодой, искренний до фанатизма, честный коммунист.

Несмотря на морозы, красный отряд несколько раз делал вылазки, главным образом для добычи лошадей на пропитание. По мере смягчения морозов, вылазки предпринимались все дальше.

Красный отряд в Булуне был в лучшем положении, но также никуда не смог двинуться из-за отсутствия подвод. Вблизи Булуна находился повстанческий отряд, перерезавший все пути из Булуна. В булунском гарнизоне развилась в течение зимы цинга, унесшая более 10 жертв.

Усть-Янский отряд был малочислен, около 20 человек, командир его, Романов, настойчиво стремился продвинуться к Аллаихе, для ликвидации «деревяновщины», но олени, собранные для отряда, были угнаны повстанцами, и усть-янский отряд также оказался в мешке, терпя холод и голод. Во время одной из вылазок за продовольствием, Романов был убит.

Все население Севера жило под гипнозом вестей об успехах Пепеляева под Якутском. Эти вести доходили и до осажденных отрядов и много нужно было мужества со стороны красноармейцев, чтобы на краю света, в голоде, стуже, вдали от родных мест, без связи даже с Якутском, в течение долгой полярной зимы отбиваться от неприятеля и сохранить стойкость духа. В такой обстановке по Северу разнеслась весть о восстании колымчан против белых, в их тылу. Прежде всего это отозвалось на соседях колымчан — абыйцах, и они опять оказались верны себе. «Штаб-ротмистр» Канин, очутившийся к моменту ликвидации бочкаревщины колымчанами в Абые, стал во главе отряда, сорганизованного абыйцами. Когда колымский отряд, шедший на Абый, подошел ближе, Канину, при поголовной помощи населения и тойонатства, не стоило большого труда завлечь колымский отряд в засаду и разбить его наголову. Это было в январе 1923 года, в 40 верстах от Абыя. Начальник отряда Бялыницкий и двое колымчан были убиты на месте, остальных прикладами пригнали в Абый и здесь перебили еще 11 человек. Спаслись только трое. Убитые в Абые колымчане предварительно подвергались побоям, закапыванию в снег, некоторых сгибали колесом, ломая хребет.

Чтобы окончательно смирить колымчан и освободить все силы для напора на верхоянский и усть-янский красноармейские отряды, белые решили предпринять против Колымы своего рода крестовый поход. Канин с абыйцами и Деревянов из Аллаихи условились наступать на Колымск с двух сторон: абыйцы по прямому тракту — на Колымск, Деревянов — через тундру и нижнеколымский тракт — на Колымск с севера. С помощью измены и провокации Канину удалось послать в Колымск подложное донесение от имени, якобы, Бялыницкого, о занятии отрядом Абыя и т.п. Колымчане поверили тому, чему хотелось верить и стали ждать дальнейших успехов со стороны Верхоянска, не подозревая, что Канин уже двигался на Колымск. Деревянов выступил из Аллаихи на тундру, вербуя на пути чукчей и тунгусов и вышел на нижнеколымский тракт целым обозом в 60—70 нарт с походными чумами и стадами оленей. Надежды его встретить среди якутов Колымского Округа то сочувствие, к которому он привык в своем районе, не совсем оправдались. Гуманная тактика прежнего Колымского ревкома, агитация местной советски настроенной интеллигенции, дали те результаты, которые могли бы быть, если бы не было ошибок и в других пунктах Севера.

Население дало знать колымчанам о движении Деревянова сейчас же после появления его в колымских пределах. Обессиленные расстрелами, убийствами, голодом колымчане смогли выделить только 16 человек, вооруженных берданами, добровольцев, имевших по 8 патронов на бойца. Отряд выехал навстречу Деревянову, встретил его в 90 верстах от Колымска и после перестрелки, заставил повернуть обратно. Еще через день колымчане напали на деревяновцев, укрепившихся над озером, в юрте, среди бела дня, по озеру, несмотря на превосходные силы неприятеля. Убив двоих и ранив несколько деревяновцев, колымчане отступили на 15 верст, чтобы отдохнуть, получить помощь и с новыми силами погнать Деревянова, вплоть до Аллаихи.

Для поднятия духа чукчей и тунгусов, Деревянов возил на нарте, закутанные в кожи, медные чаны, круглые и громадные, и говорил, что это пушка, которой он уничтожит Колымск.

Распространившиеся колымчанами вести о том, что колымское радио получает телеграммы, что Якутск Пепеляевым не занят, что советская власть крепка и т.д., Деревянов в кругу своих дикарей парировал такими рассуждениями: «Подумайте сами, ведь колымские большевики окружены белыми, ниоткуда от своих они писем получать не могут, а радио! — вы сами видели, — это высокая палка. Кто же им может по воздуху переносить письма и насаживать на эту палку? А вот у меня, видите, — пришел нарочный из-под Верхоянска. Вот это письмо с тремя перьями, печатями и в нем пишут, что Якутск наши взяли».

Несмотря на всю убедительность таких доказательств, встреча с колымчанами отбила у Деревянова охоту двигаться дальше и появилось даже желание повернуть обратно, так как от Канина не было вестей. Но неожиданно положение изменилось.

Красный отряд, стоявший против Деревянова, получил из городка, вместо помощи, известие, что Колымск занят Каниным. Оказалось, что Канин сумел подойти необнаруженным к самому городку и выслал своего парламентера, попа С., с предложением сдаться. Оставшееся в городе население, узнав о гибели отряда Бялыницкого, окончательно упало духом и сдалось. В конце февраля 1923 года Канин вошел в город, освободил из каталажки офицеров и послал к отряду, действовавшему против Деревянова того же парламентера, попа С., с предложением сдаться и гарантией жизни, согласно «Наказа» Пепеляева, присовокупив угрозу, что, в случае упорства, жены и матери отрядников будут обречены на голод. Оказавшийся между Деревяновым и Каниным отряд сдался. Настроение улуса и вообще всего населения было таково, что абыйцы и деревяновцы, очутившись в иной сфере, чем у себя дома, удержались от зверств и на этот раз расстрелов не производили. До 15 человек уцелевших активных участников восстания были высланы в разные стороны: в Оймякон, к Верхоянску, на Сеймчан — в распоряжение белых властей, в расчете, что вне Колымской атмосферы они будут перебиты. Около 50 человек, женщин и стариков, были высланы из Колымска и расселены по наслегам и мятежный городок опустел. Канин, оставшийся в Колымске, вскоре уехал на Чукотский полуостров и оттуда скрылся в Америку. Абыйцы и деревяновцы вернулись к себе. В Колымске оставлен был «начальник Округа» и несколько отрядников.

Абыйцы, после колымского похода, влились в верхоянский отряд, а Деревянов двинулся на Усть-Янск /Казачье/. Верхоянский белый штаб также послал на Усть-Янск отряд, но усть-янские красноармейцы держались стойко в осаде и только в апреле, чтобы не летовать в голодном Казачье, двинулись пешком с оружием и с семьей одного убитого товарища в Булун по тундре, на 550 верст, отстреливаясь иногда от наседавших белых. Отряд с трудом, но благополучно прибыл в Булун. Белые, заняв сел.Казачье, разрыли могилу тов. Романова, выбросили его труп и один палец на руке с кольцом, отрубили.

В то же время положение под Верхоянском в корне менялось. Но по мере того, как наступала весна, красный отряд получил возможность двигаться и выслал несколько глубоких разведок на 60 и 100 верст, легко пробиваясь сквозь кольцо повстанцев.

Неудачи Пепеляева, несмотря на все усилия главарей скрыть их, делались известны населению. Началось дезертирство, перебежки в город и белый отряд постепенно расстаял, сам «чрезвычайный уполномоченный» /Ефимов А.С. — П.К./ сдался верхоянскому отряду. Но ядро повстанцев, главным образом офицеры, не сдались и ушли в оплот «бандитизма» — Абый, Мому, Аллаиху. Наступившая распутица, а затем и летнее бездорожье не дали возможности преследовать их.

За все время осады верхоянский отряд потерял 11 человек убитыми, кроме раненых. Окончательное повстанчество в Верхоянском улусе ликвидировалось в середине мая 1923 года. Связь с Якутском восстановлена летом. Усть-Янский и Эльгетский улусы и Колымский Округ оставались в руках белых. Двух пленных колымчан, которых отправили из Колымска в Верхоянский белый штаб, абыйцы задержали у себя и морили их голодом. Фамилии этих товарищей: Нехорошев Пант. и Мешковский, быв[ший] уполгубчека, оба коммунисты. В качестве еды им давали оленьи кости. После того, как верхоянская банда ликвидировалась, абыйцы в июне 1923 года убили т.т. Мошковского и Нехорошева и трупы их, по обыкновению, сожгли.

Часть колымчан, высланных на Сеймчан, задержалась в Верхне-Колымске и вернулась по половодью в Средне-Колымск, но воздержалась от открытого выступления против «начальника Округа», хорунжего Афанасьева, и расселилась по заимкам, выше города, а аресты, конечно, продолжались. Доходило и до стрельбы, но, в общем, обе стороны сохраняли «вооруженный нейтралитет». Только к августу 1923 года, отчаявшись в приходе красных, уцелевшие члены советской группы решили опять выступить, но приход шхуны из Нижне-Колымска с красным отрядом 16 августа 1923 года положил конец мучительному положению. Пришел пароход с товарами, отрядом и советская власть была бескровно восстановлена во всем [Колымском] Округе. Из наслегов вернулось высланное население и Средне-Колымск опять зажил трудовой жизнью. За время власти белых Колымский Округ потерял около 50 человек убитыми и расстрелянный /сколько погибло белых автор не уточняет.П.К./.

Летом же 1923 года из Якутска была послана полномочная комиссия ЯЦИКа, с правом гарантии жизни и свободы всем без исключения, повстанцам, которая прибыла в Верхоянск в августе того же года. Комиссия дальше Верхоянска не тронулась, послав в Абый и Аллаиху свои предложения. В Абые предложение комиссий было получено в сентябре. Оно было настолько гуманно и так далеко шло навстречу повстанцам, что Абыйцы охотно переименовали свою «Управу» в «Ревком». Часть отряда распустили, а часть - назвали милицией и провозгласили у себя советскую власть. В дальнейшем в Абые был избран Улисполком, с существенной перетасовкой лиц.

Под конец своего движения на Севере осталась непримиримой группа офицеров, базировавшаяся на Аллаихе. В течение лета 1923 года близ Аллаихи был выбран очень удобный стратегический пункт, в котором было построено укрепление с сигнальной вышкой, казармой, погребами для запасов и т.д., получившее символическое название «Белый клин».

В ноябре из Аллаихи, где находились 4 офицера с отрядом, был командирован в Средне-Колымск ротмистр Н. /должно быть Николаев. — П.К./, для перевозки в «Белый клин» инвентаря, товаров и проч., а попутно — для расправы с «оставшимиcя красными», как он писал в письме к Афанасьеву.Только доехав по тундре до границы Колымского Округа, Н. узнал, что в Колымске красные и повернул обратно в Аллаиху. В то же время в Аллаихе были получены воззвания комиссии ЯЦИКа. Деревяновцы поспешили воспользоваться милостью, и... выбрали ревком.

О существовании комиссии и ее задании в Колымске ничего не знали и с установлением зимней дороги приготовились к походу. Первый разведочный отряд в 10 чел., составленный из красноармейцев и добровольцев, выехал в ноябре 1923 года в сторону Абыя, но на половине дороги узнал о воззваниях комиссии и «восстановлении» советской власти в Абые. Отряд тотчас же повернул в Аллаиху, но и здесь опоздал: на границе тундры узнал, что и в Аллаихе белые «перевернулись», т.к. и Абый, и Аллаиха — Верхоянского Округа, а было известно, что верхоянские власти очень ревниво оберегают свои владения, — отряду пришлось вернуться ни с чем. Аллаиховскому маскараду был положен конец только в апреле 1924 года с изданием постановления ЯЦИКа о выселении офицеров с Севера.

Несмотря на саботаж абыйцев, ко второй половине зимы тракт был кое-как оборудован и связь пунктов Севера с Якутском восстановилась.

Так началась и так кончилась гражданская война на дальнем Севере Якутии.

27 декабря 1927 г.
Якутск.

Публикация Петра Конкина.