Жизнь графика Юрия Иннокентьевича Вотякова оборвалась, когда уже ярко проявилась сила его оригинального таланта, и было еще далеко до подведения итогов. Делать это, предпринимать первые попытки приходится без него самого. При этом надо сразу отметить: на протяжении 80-х годов выставки Вотякова устраивались несколько раз, и с каждой из них становилось все очевиднее, какой значительный след он оставил в искусстве.

Юрий Иннокентьевич Вотяков родился 1 декабря 1944 года в г. Якутске в интеллигентной семье. Мать, Анисимова Нина Петровна, отец, Вотяков Иннокентий Николаевич, стояли у истоков создания Института мерзлотоведения Сибирского отделения Российской Академии наук. Вся их жизнь и научная деятельность неразрывно связаны с историей крупнейшего в мире научного центра по изучению вечной мерзлоты. Жили они на окраине Якутска в тихом лесистом местечке с озером. В семье много и увлеченно читали, в доме часто звучала музыка. Прекрасно пел, играл на многих музыкальных инструментах дед по материнской линии Петр Алексеевич Анисимов, организовавший в далекие 1940-е годы первый в республике хор мальчиков. Дядей Юрию приходился первый профессиональный якутский композитор Марк Николаевич Жирков. Юрий играл на гитаре и саксофоне. Зачитывался он произведениями Э.Хемингуэя, И.Эренбурга, М.Булгакова, но все-таки самым любимым его занятием было рисование. Первым, кто, по воспоминаниям матери, обратил внимание на художественные задатки мальчика, был композитор Грант Арамович Григорян. Близость к природе, атмосфера дома, серьезное отношение родителей к своему труду и к увлечениям сына явились, несомненно, благоприятной основой для становления человеческих и творческих качеств будущего художника.

Первые профессиональные навыки он получил в Якутском художественном училище, которое с отличием закончил в 1965 году. Затем в 1965 — 1970 гг. продолжил учебу в Московском Высшем художественно-промышленном училище (бывш. Строгановское) на отделении промышленной графики у Б.Н.Симакова.

Первая половина 70-х годов — период становления художника Юрия Вотякова. Он с глубоким интересом продолжал изучать историю отечественной и мировой культуры, пытливо вникать в богатейшие истоки художественных традиций. Вотяков много работает, при этом большое внимание уделяет книжной графике. “Фауст” И.В.Гете и “Декамерон” Дж.Бокаччо, “Божественная комедия” Данте Алигьери и японская классика, ирландские саги и якутское олонхо, романтические сказки Э.Т.А.Гофмаиа — таков обширный круг его литературно-художественных интересов.

В ксилографиях к “Фаусту” и “Декамерону”, воссоздающих главные сюжетные мотивы и образы основных персонажей, четко прослеживаются традиции книжной школы В.А.Фаворского с их тональной разработкой силуэта в черно-белой гравюре на дереве. С годами изменяется подход к прочтению литературного произведения. В иллюстрации к сказкам Гофмана неожиданные превращения героев, причудливость линий, подвижность шрифта, который ложится на бумагу своеобразным орнаментом, передают иррациональный характер творчества великого писателя, легкость гофманской речи, ее блеск и романтичность.

Рисунки тушью к произведениям Кобо Абэ создаются по воображению, художник воспринимает фантастику японского автора и социальную драму его эпохи как бы через призму духовного климата своего времени.

Неоднократно художник возвращался к мотиву одинокого дерева, который явился своеобразной кардиограммой состояний гармонии и дисгармонии. Каждый раз образ дерева обретал новое значение символа, новые эмоциональные оттенки. Сначала было “Старое дерево” — кэрэх мас, населенное духами, магический знак языческих верований народа. В рисунках “Древо-страж” и “Реквием” художник создает образ разрушающей силы. Беспокойное, сбивчивое движение линий, образующих форму в пространстве, воплощают раздумья автора о жизни, добре и зле. Деревья вытягиваются к небу и переплетаются ветвями или словно взрываются изнутри, раскидывая в разные стороны жесткие ветви, которые неожиданно напоминают собой то острые пики, то летающие нагие человеческие тела. В “Реквиеме” многосложный организм дерева становится емкой метафорой трех главных ипостасей человеческого бытия на земле — Рождения, Жизни, Смерти — звучит как пронзительная скорбная мелодия прощания...

Плодотворными были 1976-77 годы. Содержание произведений Вотякова становится более глубоким и многогранным, рисунок непринужденнее, владение резцом тверже. Он экспериментирует, вводя цвет в офорты, варьируя их в оттисках. Цвет меняет образный характер гравюр. Как, например,. в листе “Вечерний трубач”, где оттиски с зеленовато-синим фоном отмечены звучанием торжественной, чуть грустной музыки перемен и тревог, в отпечатках же в теплых тонах к этой основной мелодии добавляются другие — более интимные, согревающие...

Живой интерес художника вызывал образ якутского шамана с его неразгаданной тайной сокровенных связей с природой, людьми, космосом. Он много раз обращался к нему (“Перед камланием”, “Удаган”, “Шаман”), но больше всего его привлекал глубинный духовный пласт шаманских мистерий — таинство камлания. На одном из листов Вотяков показывает шамана о трех головах, с бубном, в разных состояниях духа. Круговое движение композиции, ломаная .ритмика архаических изображений птиц — знаков колдовской силы, сложное вибрирующее пространство создают многозначный, полифонического звучания, образ, утверждающий нечто духовно целостное и человечески значимое.

Чистая и проникновенная мелодия пронизывает ксилографию “Спокойное озеро”, в основе которой лежат анимистические языческие представления древних якутов, которые одухотворяли, очеловечивали природу. Дух озера воплощен в образе юноши. Плавный ритм волн и колеблющиеся в воде тени создают таинственную атмосферу покоя и гармонии.

Прекрасным миражом предстает “Бегущий олень”, воспринимаемый как метафора вечного движения и счастья. Трепетность штриховых пятен образует мерцающий фон, из глубины которого проступают обобщенные силуэты оленя и всадника. Нечто неуловимое и зыбкое чувствуется в быстро-изменчивом потоке воздуха и ветра...

Произведения Вотякова к “Ирландским сагам” и “Нюргун Боотур Стремительному” не иллюстрации в привычном смысле слова. Художник свободно обращается с литературными источниками, Исполненная архаики, древняя, манящая история ирландцев и народа саха привлекает возможностью показа человеческих страстей, воссоздания эпической атмосферы народных сказаний с их магическими обрядами, культом племенных богов и жестокими поединками.

Особую роль уделяет меняющемуся пространству листа, насыщенному необычайной пластической экспрессией, которая то сгущается до темных пятен, то разлетается до пустоты или взлетает вихрем страстей...

С годами все больше осознается та вы-.. сота художнического осмысления жизненного материала, на которую поднялся в своем творчестве Юрий Вотяков. Все, что он делал, поражает непосредственной, глубокой связью со всей его духовной и душевной структурой. Вотяков один из самых субъективных художников, но его своеобразие в том, что через свое сугубо личное он говорит о неоднозначности и многослойности мира и жизни, о сути глубоких философских явлений. Он мучительно болел и, предчувствуя скорую развязку, яростно сопротивляясь недугу, торопился успеть. Бездуховность, проблемы экологии, жизнь и смерть, добро и зло — главные темы рисунков последних лет. В них, как и в иллюстрациях к якутскому олонхо, он ищет предельно напряженное, сконцентрированное выражение жизненных переживаний, расширяя до бесконечности свое личное восприятие мира. Манера рисования обретает ярко выраженную оригинальность. Она виртуозна, построена на игре линий, подчеркивающих движение, и на штрихах с их легкой растушевкой, безошибочно моделирующих объемы и фактуру предметов. Поражает безупречное, свободное владение автором композицией, раскрывающей сложнейшие сюжетные ситуации, уверенное конструирование их на плоскости листа.

Раздумьями о бренности человеческого бытия, о судьбе художника-творца, его незащищенности и одновременно готовности к действию пронизан офорт “Анатомия доктора Эстиса”. Уже само название композиции свидетельствует о следовании автора традициям групповых портретов старых голландских мастеров. В центре листа — Эстис, московский график, друг Вотякова, как бы удерживающий грузные, кряжистые мужские фигуры — образы Боли и Насилия. нависшие над больным...

Художник, используя приемы гротеска и алогичности, создает глубоко суггестивные образы. Вселенские беды и страсти звучат в его рисунках последних лет, образующих серии из циклов (“Метаморфозы”, “Ночные видения”), а иногда мини-серии из 2-х листов, условно названные нами “Отверженные”, “Сотворение”, “Полет”... Их связывает схожесть мотивов и концепции, хотя результаты всегда разные. В одних случаях график подчеркивает физическое уродство изображенных, которое воспринимается как воплощение трагичности рушащегося мира (“Карлик. Отверженный”, “Дьяволиада”) или исступленное отчаяние (“Безысходность”). В других листах из фатума тьмы, из паутины изломанных проекций отторгаются в борении и перетекании сгустков энергии мощные, таинственные фигуры мужчин и женщин — силы бунтарские, стихийные (“Сотворение”, “Идущий”, “Дева”) или силы созидания и добра (“Мудрецы”, “Трубач”, “Полет”).

Поиски гармонии и истины, смятение и растерянность сопровождают героев серии “Встречи”, где художник затрагивает проблему самочувствия человека в окружаю-шей среде. Остро гротескны и драматичны листы серии “Метаморфозы”, где разгул агрессии порождает равнодушных к людским страданиям мутантов, безликих обезображенных существ. Они олицетворяют ту часть современного общества, которая готова на любые разрушения. В цикле “Ночные видения” события переносятся в особый, жуткий, полуфантастический мир видений и смутных грез. Листы кишат странными существами, которые убегают, держа отрезанные головы или улетают в никуда, словно стремясь вырваться из условной плоскости листа. Изысканный линейный рисунок “Встреч” (1978) сменяется в “Метаморфозах” и “Ночных видениях” (1978) энергичными сгущениями штрихов, придающими изображениям динамику, беспокойство, переходящие в высокий трагизм и сострадание, в мучительную тоску по красоте и гармонии.

Что и говорить: сложен и динамичен творческий путь Юрия Вотякова. Он постоянно работал над поиском наиболее выразительного образного языка. Талант его впервые раскрылся в полную силу в книжной графике, затем художник обратился к гравюре и рисунку. Одновременно работал в технике темперы, гуаши. Это выразительные портреты (“Яна”, “Портрет юноши”. “Старушка из Усть-Татты”, “Думы”) и камерные пейзажи (“Таруса”, “Церковь”). Это и тематические композиции, которые, в частности, свидетельствуют о чуткости Вотякова к культурному наследию прошлых эпох (“Смерть воина”, “Прощание (Память)”, “Разговор”, “Женщина в красном”).

Вотяков относится к тем художникам, чье искусство пока еще не оценено по достоинству и ждет дальнейшего научного осмысления, хотя со всей очевидностью вырисовывается его роль в формировании авангардистских тенденций в современном искусстве Якутии.