Его знаменитые четверостишия — рубаи — выходят бесчисленными тиражами на всех континентах, и интерес к ним не ослабевает. Не потому ли, что в каждом четверостишии с математическим изяществом выведена формула одной из сторон многообразной жизни? Не напрасно ведь отец поэта Ибрагим назвал его Омаром, что означает Жизнь...

Итак, Хайям родился 950 лет назад в древнем иранском городе Нишапуре, прожил долгую трудную жизнь, 83 лет от роду умер и был похоронен в родном городе. В наиболее полной форме его имя имеет вид: Гияс ал-Дин Абул-Фатх Омар ибн Ибрагим аль Хайям ан-Найсабури, что означает Плечо Веры (одно из почетных имен) отец Фатха Омар сын Ибрагима из Нишапура.

В странах Востока в средние века, а в Европе — вплоть до XVIII века Хайям был известен как выдающийся математик, астроном и философ. По мнению многих исследователей, он никогда не относился к своему литературному творчеству достаточно серьезно, но по иронии судьбы сегодня его научные трактаты читают большей частью историки науки.

Хайяму принадлежит целый ряд трактатов по метафизике, математике, медицине, музыке, географии. Им переведены на персидский язык сочинения его великого предшественника и учителя Абу Али ибн Сины (980—1037).

К 1077 году относится один из его математических трактатов, в котором Хайям за 800 лет до Лобачевского и Римана пришел к идеям неевклидовой геометрии. В другом труде ученый дает решение системы алгебраических уравнений n-ного порядка, открытой в Европе заново почти восемь веков спустя.

Разработанный Хайямом календарь во многих отношениях был совершеннее и в полтора раза точнее используемого ныне григорианского: ошибка в одни сутки набегает в последнем за 3300 лет, тогда как в хайямовском — за 5000.

Имя его еще при жизни было широко известно на Востоке. «Он был мудрец, глубоко знавший философию, и в особенности же математику, в которой нет и не было ему равных...» — писал живший в эту эпоху арабский ученый и писатель Закария ал-Казвини в книге «Известия о городах и рабах божьих».

Хайям не только великолепно, на память знал Коран, но мог дать толкование любого его айята (стиха). Даже ведущие теологи Востока не считали для себя зазорным обращаться к нему за консультациями (отсюда, вероятно, имя — Плечо Веры). Однако Хайям, свято веривший в Единого Бога, далеко не всегда был согласен с предопределенными им делами на земле и не скрывал этого. Его идеи не вписывались в ортодоксальный ислам. «Его четверостишия — это змеи, жалящие шариат», — писал арабский историк ал-Байхаки.

Свои рубаи Хайям стал писать, как пола-гают специалисты, уже будучи сложившимся ученым. Нам трудно судить об эволюции в его творчестве: еще ни один исследователь не видел рукописи рубаи, написанной самим Хайямом. Нельзя считать установленным и их число. Большинство исследователей обозначают их в пределах 300 — 400.

Обеспеченная и насыщенная научными исследованиями жизнь при шахском дворе в качестве первого ученого сельджукской империи сменялась годами лишений и скитаний. Поэтому наряду с рубаи, воспевающими жизнь во всех ее прекрасных проявлениях, у Хайяма есть и четверостишия противоположного характера: «О если б миром правил я, как Бог, // Я б небо это тотчас же низверг. // И создал вновь такое, под которым //Достойно жить лишь благородный мог». (Здесь и далее я привожу собственные переводы.)

Но поскольку все в мире устроено Богом, то он обращается к нему с вызовом, прямо обвиняя его в несправедливости: «В Твоих руках и жизнь, и смертный час. // Вращеньем неба твой лишь правит глас. //Я грешен ?Да. Но ты ведь мой создатель. // Так кто, скажи, греховнее из нас».

Особое место занимают рубаи, в которых поэт призывает к наслаждению быстротечной земной жизнью, любовью красавиц, воспевает вино. Скорее всего, Хайям и как ученый, и как поэт знал толк и в вине, и в любви красавиц: «Лужайка. Торопясь, звенит ручей, // И пред тобой свет ласковых очей. //Ну чем тебе не рай лужайка эта?// Возьми бокал, лежи на травке. Пей».

Поэзия Хайяма представляется сложной и противоречивой, но есть, думается, своего рода ключевые в ней рубаи: «Мы — лик веселья, в нас же — горя мгла. // То высоки, то низменны дела. //Невежды мы, мы — зеркало Вселенной, //В нас — сущность правды, в нас же — корни зла».

Всего четыре строчки, вмещающие целый мир и несущие такую же информационную и нравственную нагрузку, как большое произведение, — не в этом ли еще один из секретов популярности рубаи поэта и сегодня?