Семьдесят лет назад в жизни Якутии действительно произошло очень важное событие, обещавшее многое изменить в ее судьбе. Летом 1925 года Российская Академия Наук, создав Комиссию по изучению производительных сил Якутской АССР (КИЯ) общим числом около двухсот специалистов, направила на северо-восток 11 отрядов, которые должны были всесторонне исследовать обширную территорию республики и ее население, чтобы дать полные и обоснованные рекомендации по ее будущему развитию. Причем, около половины полевых сотрудников этой комплексной экспедиции составляли представители молодой интеллигенции Якутии. Изучение «естественно-производительных и этнических сил» Якутии (по формуле программы) началось, как известно, по настоятельной просьбе М.К. Аммосова, который адресовал ее годом раньше С.Ф. Ольденбургу, непременному секретарю Академии Наук. Таким образом, Якутия стала первой из республик Союза, проявившей дальновидную инициативу и похвальную настойчивость в организации беспрецедентной научной работы.

В моей библиотеке имеется редкий сборник статей «Якутия», изданный в 1927 году в Ленинграде. 750 страниц этого труда дают первое полное представление об истории, географии, населении, климате, геологии, флоре, фауне, хозяйстве и путях сообщения самой крупной автономии Советской России. В предисловии к сборнику, появившемуся с удивительной быстротой в нелегкое для страны время, С.Ф. Ольденбург писал, что он является лишь «введением в познание той новой Якутии, которой суждено, мы в этом уверены, стать цветущей, культурной страной»1. КИЯ успела также в короткий срок издать Труды и Материалы Якутской экспедиции, но все это в сущности так и осталось «введением» к намеченной работе. Она была остановлена, исследования прерваны. История этой примерной инициативы, как и судьба ее участников до сих пор остаются не исследованными. Ни В.Н. Чемезов, ни А.К. Софронов, затронувшие этот сюжет, не осмелились в свое время сказать больше, чем, вероятно, хотели. Оба они, конечно, правы, подчеркивая роль Якутской экспедиции Российской Академии наук и русских ученых в формировании специалистов и исследовательских центров в самой Якутии2. Но каждый из советских авторов старательно обходит вопрос о финале огромного мероприятия. Изданная в период хрущевской оттепели «История Якутской АССР» (1963 год) лишь сумела намекнуть на некие неблагоприятные обстоятельства: «К сожалению, большая часть огромного научного материала осталась неопубликованной»3. А появившаяся позже, в эпоху совсем иную, (1977 год) книга «Академия наук и Сибирь» должна была дать понять читателю, что начавшаяся война помешала реализации разработанной программы4. Но нет, ЭТО была не война, или, вернее, не та война, на которую ссылается книга. Сегодня как раз удобный повод сказать, почему прекратила свою деятельность КИЯ.

Прежде всего нужно вспомнить, что в то время как Комиссия начинала свои исследования, ее первый председатель, академик Ольденбург, уже был неоднократно назван в советской прессе «реакционным ученым», а в 1930 г. снят с поста непременного секретаря Академии наук. К тому времени сворачивала свою деятельность Комиссия по изучению племенного состава населения России и сопредельных стран (КИПС), которую он также возглавлял.

«ЛЖЕУЧЕНЫЕ»

С середины 1920-х годов начались все более яростные нападки воинствующих марксистов-«образованцев» на ученых биологов, развивавших идеи становящейся генетики. После статьи «Лжеученым не место в Академии наук», опубликованной в «Правде» 11 января 1939 г., которая была направлена против Л.С. Берга и Н.К. Кольцова, вместо них по отделению биологии академиком был избран Т.Д. Лысенко, после чего журнал «Под знаменем марксизма» восклицал: «С Лысенко весь советский народ, тысячи специалистов и колхозников, которые под его руководством творят замечательные дела». На следующий год арестован Н.И. Вавилов. Сейчас забыто, что выдающиеся естествоиспытатели Л. Берг и Н. Вавилов входили в состав Комиссии по изучению Якутской АССР. В списке ее членов мы находим также имя их коллеги Феодосия Григорьевича Добржанского, который в 1927 г. в качестве стипендиата был послан из Ленинграда в США в лабораторию Т.Г. Моргана, всемирно известного автора теории хромосомной наследственности. В 1932 г. Вавилов и Добржанский встретятся последний раз на генетическом конгрессе в Итаке, и советский ученый, сумев освободиться во время обеда от сопровождавших его повсюду двух «искусствоведов в штатском», успеет сказать своему собеседнику: «Добржанский, поступайте так, как хотите. Если не хотите возвращаться, не возвращайтесь. Оставайтесь здесь». Итак, Н. Вавилов вернется в страну прогрессирующего «облысения науки», чтобы умереть в 1943 г. в саратовской тюрьме, а Ф. Добржанский станет со временем главой эволюционной генетики Соединенных Штатов5.

В гуманитарных, общественных науках ситуация была не менее кошмарной. В 1932 г. этнография, как «буржуазная дисциплина», на время была исключена из «системы марксистских наук» и, возвращенная в нее позже милостью «Главного Теоретика», надолго усвоила преподанный ей урок6. В 1935 г. был упразднен известный «Комитет Севера», закрыт журнал «Советский Север», затем прекращено печатание «Сибирской советской энциклопедии» (увидели свет три тома, четвертый вышел в количестве нескольких контрольных экземпляров, а пятый, в котором должна была появиться статья о Якутии, составлен не был, так как большая часть редакции и авторского коллектива ССЭ была репрессирована).

С.Ф. Ольденбург, выходец из старинного мекленбургского дворянского рода, русский интеллигент старой школы, многое предчувствовал, когда с горечью писал сразу после большевистского переворота: «Темные, невежественные массы поддались обманчивому соблазну легкомысленных и преступных обещаний, и Россия стала на край гибели»7. А с ней, добавим, и Якутия. Волна репрессий, которая обрушилась в конце 1920-х годов на якутскую оппозицию сталинскому большевизму, была явным знаком отказа от методологии КИЯ и работ комплексной экспедиции, в основе которых лежал, как модно говорить теперь, человеческий фактор. То, что годы работы экспедиции 1925-1930 совпадают с годами краткой жизни общества «Саха кэскилэ», вовсе не случайно. Будущее якутов с начала 1930-х годов больше не определяется идеями этого общества или независимой академической науки России.

Емкая первоначальная формула: «исследование естественно-производительных и этнических сил», объединившая замечательный коллектив специалистов, была предельно сокращена за счет выброшенного «этнического» и упрощенного «естественного» элементов, поскольку под последним больше не подразумевалась природа как целостность, но лишь как интересующие государство драгметаллы (раньше это была «мягкая рухлядь», т. е. пушнина), брать которые оно приказывало любой ценой. Для манипулирования примитивной присказочкой «производительные силы — производственные отношения» солидный научный коллектив был не нужен, он был заменен особого рода спецами, доставлявшими на Колыму в нужном количестве «производительные силы» и определявшими здесь свои «производственные отношения». Вот тогда-то сборник «Якутия» стал библиографической редкостью: вместе с авторами уничтожались их книги.

Сегодня можно только представлять себе, как выглядел бы экологический, социальный, демографический и культурный ландшафт Республики Саха, если бы его продолжали обихаживать специалисты КИЯ, а затем и их прямые ученики. Во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что из их среды не вышли бы проекты «обустройства» Якутии методами ГУЛАГа, массовых переселений, замены местных пород скота привозными, многих языков каким-то одним или зондирования геологических слоев атомными взрывами.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ?

Несмотря на печальный финал Якутской экспедиции, мы имеем возможность закончить наш весьма краткий экскурс в ее историю вполне оптимистично. Ведь ее опыт, как достойный подражания, в Республике Саха хорошо понят: в нескольких публичных выступлениях Президента подчеркнута необходимость организации новой Арктической экспедиции якутского научного центра8. Такая экспедиция, которой суждено отметить конец нынешнего столетия, и явится завершением научной миссии, начатой 70 лет назад. Она, несомненно, будет опираться на лучшие традиции начала века, которые не могли полностью исчезнуть, и таким образом, свяжет 20-е годы с 90-ми. В советских исследовательских институтах, несмотря на многочисленные жестокие испытания, не исчезали гуманистические традиции русской науки, здесь всегда оставались подлинные ученые, сопротивлявшиеся безумию слепой идеологии, сохранявшие верность научной истине. Присутствие на конференции академика Евгения Б. Сыроечковского, так много сделавшего для изучения и охраны природы Севера России, является лучшим символом такого сопротивления.

Неистребимость истинно человечного фактора в науке и в жизни сделала возможным все положительные изменения, происходящие сейчас в России. Для меня является добрым символом и встреча на этой конференции с профессором Коити Иноуэ, моим коллегой и другом из Японии, с которым мы виделись последний раз во Франции лет десять назад. Конечно, это можно бы считать случайностью. Но, вспоминая историю Якутии недавних десятилетий, я бы сказал, что, несмотря на сегодняшние огромные трудности переходной эпохи, за короткое время сделан огромный шаг вперед, если Якутск становится таким же обычным местом встреч ученых из разных стран, как, скажем, Париж. Теперь мы вместе с вами можем работать над разрешением интересующих нас проблем на благо освобожденной науки и свободного общества.

ОБ АЛЕКСАНДРЕ ПИКЕ

Пример такой плодотворной работы показал одним из первых Александр Пика, о трагической гибели которого мы только что узнали. Исследовательская группа, чьей душой он был, занимается сравнительными исследованиями социально-демографических процессов на Аляске и Дальнем Востоке России и уже начала публиковать серию своих материалов9. Саша писал мне в одном из последних писем: «Проект наш идет хорошо, готовы анкеты system files в SPSS. Теперь много чего можно сказать о сравнении Чукотки и Аляски» (он научился «играть» на компьютере так же хорошо, как на гитаре). Его сравнительный анализ факторов насильственной смерти в традиционных обществах по обе стороны Берингова пролива, который он сделал на одной из научных конференций Канады, вызвал, как я помню, интересную дискуссию, обещал вырасти в большую, новаторскую работу10. Василий Афанасьевич Роббек назвал книгу «Неотрадиционализм на российском Севере», концепция и важнейшая часть которой принадлежат Александру Пике, «настольной книгой специалиста по проблемам малочисленных народов»11. Нужно вспомнить, что А. Пика, работавший в одном из институтов Академии наук и являвшийся, кстати, учеником Е.Сыроечковского, был одним из первых, кто открыто поднял свой голос в защиту малочисленных народов Севера. После статьи, появившейся в 1988г. в журнале «Коммунист»12, уже никто не смел закрывать глаза на «большие проблемы малых народов» Севера России ни в самом СССР, ни на Западе. Публикация статьи приблизила организацию 1-го Съезда этих народов в Москве в 1990 году. Когда мы встретились с Александром на Съезде, я спросил его, как видит он роль свою и своих друзей из группы «Тревожный Север» теперь, когда сами коренные народы объединились в Ассоциацию и начали создавать собственные структуры. И он мне ответил: «Народы Севера насчитывают в своих рядах впечатляющее число партийных функционеров и работников администрации. И если они захотят изменить свои отношения с Советом министров или другими органами власти и выработать собственную политическую платформу автономизации, чтобы разрешить вопросы, касающиеся права на землю и прочих прав, они это смогут прекрасно сделать без нас. Напротив, есть проблемы, которые мы можем понять лучше, такие, как демографические изменения, напряженность отношений в поселках, причины насильственной смерти и т.д. В настоящее время эти проблемы не являются приоритетными у местных лидеров, озабоченных больше всего политическими реформами»13. И здесь видно, как далек был А. Пика от патерналистских взглядов на развитие местных обществ, насколько чужд он был деланной «воинственности» известного типа «ученых», которые, чутко прислушиваясь к конъюнктуре, делают карьеру на жизни народов. Он готов был в нужный момент отойти в сторону, уступив место самостоятельности автохтонов, чтобы самому заняться другим, полезным для них, делом. На правах действительного друга коренных народов Сибири он постоянно держался с ними на равных, а не смотрел на них, как на «несмышленых детей», не закрывая глаза на их собственные недостатки: пассивность, фатализм большинства и специфическую суетливость «туземной номенклатуры». Я хорошо помню, как на Парижском коллоквиуме осенью 1993 г, он, может быть, резко, но справедливо заметил в одной из вспыхнувших дискуссий: «Положение на местах не изменится до тех пор, пока национальные лидеры не перенесут свою активность в свои собственные поселки. Надо меньше толкаться в коридорах московских министерств и больше работать у себя дома». Александр Пика, вероятно, хотел бы видеть новых лидеров Чукотки такими, какими они ему предстали на соседней Аляске и какими их, кстати, представляет наиболее объективная пресса России. В то время как Саша, за месяц до своей гибели, работал в чукотских поселках, два русских журналиста опубликовали в «Известиях» серию статей «От Анкориджа до Анадыря». Они закончили ее вопросом к Полу Мартону, вице-президенту местной издательской кампании, не чувствует ли он свою оторванность от жизни остальной территории США. Его провокационный ответ должен был понравиться Саше: «Я житель Аляски, и меня не волнует то, что происходит в других штатах. Мне интересно то, что происходит на Аляске и в остальном мире...». Ответ Мортона, разумеется, не нужно трактовать так, что ему, мол, «наплевать на свою державу». Ведь, если его интересует то, что происходит в «остальном мире», где США, понятно, играют не последнюю роль, это значит, что на самом деле он в курсе дел его страны в целом. Просто его манера высказываться выдает в нем настоящего патриота Аляски, который разговаривает со своими избирателями без вашингтонских интонаций, чем он напоминает областников (но не сепаратистов), какими были в старой до-большевистской России знаменитые Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев14, боровшиеся за экономическую и культурную суверенность Сибирского края. Таким же областником, патриотом заброшенных российских окраин, был и Александр Пика, несмотря на то, что сам он жил в Москве.

МЕНЬШИНСТВА НА ЗАПАДЕ

Взглянем теперь на проблему малочисленных народов, которая была так близка Александру Пике и близка всем нам, собравшимся в этом зале. Взглянем на нее с позиций развитого демократического общества, которое является идеалом для многих в Республике Саха и в Российской Федерации. Для меня лично то обстоятельство, что ООН объявила 1993 год «Годом коренных народов» и затем решила, начиная с декабря 1994 года, провести «Десятилетие коренных народов», свидетельствует о серьезных изменениях, начавших происходить в сознании современного мира. Оценить по-настоящему это можно, если принять во внимание глобальный подход к проблеме меньшинств. Ведь проблема меньшинств окрашена лишь частично, хотя и очень ярко, в этнические тона. Но она проявляет себя и как проблема крестьян в технократиях Запада, и как проблема женщин, бедняков, бездомных, инвалидов, то есть проявляет себя как проблема группы, которая отлучена от фундаментальных прав, признанных обществом, или лишена возможностей пользоваться этими правами лишь потому, что она, эта группа, по тем или иным признакам внешне отличается от правящего большинства, не вписывается в его представления или просто сознательно не замечается им.

Чтобы быть вполне понятным, я сравню проблемы малочисленных народов Севера с проблемами инвалидов, как потому, что обе мне знакомы, так и потому, что они, на мой взгляд, во многом схожи. Я хорошо знаю случай одного русского, инвалида детства, в 16 лет попавшего во Францию из СССР. Его родители уповали больше всего на хирургическую операцию. Совершенная руками французских врачей, (то есть «волшебников»!) она, казалось им, смогла бы поставить их сына на ноги. Но операция не принесла улучшения. Гораздо больше дали новые условия жизни, внимание общества и государства к проблемам инвалидов, усилившиеся на Западе за два последних десятилетия. Церебральные параличи лечатся сегодня не столько эзотерическими актами медицины, сколько экзотерической магией социальной инфраструктуры. Мэр любого города может сделать очень много, если не пожалеет средств на переделку тротуаров так, чтобы коляска инвалида могла плавно двигаться по улицам и проникать без препятствий по специальным въездам или оборудованным лифтам не только в здание и кабинеты мэрии, но и в метро, вокзалы, музеи, почту, телефонные будки, общественные туалеты и т.д. Все эти видимые знаки необходимого внимания со стороны государственной администрации к своим гражданам постепенно побуждают к подобным жестам и владельцев частных предприятий: магазинов, кафе, гостиниц, кемпингов и др. не только и не столько из коммерческих соображений, сколько из важного для них чувства публичного престижа. И, наконец, такое поведение превращается из приобретенной необходимости в новую, естественную для всех членов общества, привычку - это я говорю об идеале, который достигается далеко не всегда. Конечно, чтобы инвалид смог включиться в нормальную жизнь, ему нужны также различного рода механические и электронные помощники, компенсирующие скованность или даже отсутствие органов движения, недостаток речи, зрения и слуха. Все это способна производить современная промышленность. А средства на их приобретение должно выделять в необходимых размерах гуманное государство.

Я не хотел бы, чтобы у вас создалась идиллическая картина жизни на Западе, где у отдельных социальных групп и личностей достаточно своих серьезных забот, в том числе и у инвалидов (достаточно указать на проблемы СПИДа, наркотиков и самоубийств). И все-таки я должен сказать, что тот русский мальчик, о котором я упомянул, вполне адаптировался к современной жизни Франции и стал самостоятельным, несмотря на 100%-ную инвалидность. Ставший взрослым, он живет, не позволяя себе лишнего, опираясь только на свои возможности, с помощью обычных семейных слуг: от стиральной машины до персонального компьютера, а также автомобиля «Рено-5» со специальным узлом управления, в багажнике которого помещается легкая складывающаяся коляска, — все это, включая квартиру и машину, он приобрел, как гражданин Франции, на полагающиеся ему пособия.

ГРАНИ ГРАНИЦЫ ПОМОЩИ

Итак, очевидно, что государство способно с помощью различных компенсаций включить в активную жизнь тех своих граждан, которые в силу различных обстоятельств поставлены по сравнению с другими в неравные условия. И здесь встают по крайней мере два серьезных вопроса: об объеме и способе получения таких компенсаций. Чтобы ответить на первый из них, я позволю себе продолжить знакомый мне пример. Мальчик, вынужденный провести первые годы жизни во Франции в специализированных интернатах и школах, поставил своей целью стать самостоятельным и во что бы то ни стало получить водительские права на вождение обычного автомобиля. И в конце концов добился этого, несмотря на отсутствие моральной поддержки со стороны отца, знавшего по собственному опыту, как трудно сдать экзамен на вождение машины и здоровому человеку. Что помогло ему в этом, раскрывает один небольшой эпизод. Как-то в одном из интернатов, во время визита своего отца, прогуливаясь с ним и опираясь на его руку, он заметил, указывая на приятеля, катившего рядом на дорогостоящей коляске с электронным управлением: «Вот, смотри, он вообще-то может стоять на ногах лучше меня. Недавно родители, они богатые, купили ему эту штуку, и теперь он совершенно перестал ходить». Это точное и замечательное наблюдение побуждает к размышлениям. Действительно, обычная, механическая коляска требует различных усилий со стороны ее водителя, поддерживая его физическую активность, тогда как электронная сводит ее к минимуму, делая ее обладателя совершенно пассивным. Разумеется, и сам человек должен мобилизовать свою волю для участия в жизни с ее постоянно меняющимися условиями. Следова- тельно, система помощи, оказываемая нуждающемуся в ней человеку, должна быть разнообразной и настолько достаточной, чтобы умножить, стимулировать его способности, но ни в коем случае не такой, чтобы ослабить, ликвидировать их. Регулирование потребностей, консультации, советы, обмен жизненным опытом инвалиды уже давно осуществляют во Франции не только через специальные государственные медицинские комиссии и административные отделы, но прежде всего через многочисленные добровольные ассоциации, которые граждане страны могут создавать по закону 1901 года15. Именно через них любой человек, ставший инвалидом, родители новорожденного могут узнать все о своих правах, добиваться их осуществления, расширять их, организовывать свою жизнь. Таких ассоциаций много, регулярно издаваемая книга о них насчитывает более трехсот страниц. Подобным же образом создаются и действуют любые другие добровольные ассоциации, все они могут иметь свои издания. Сейчас во Франции, например, только люди без определенного местожительства (местные «бомжи») издают три своих журнала, продажа которых в метро и на улицах позволяет им иметь хлеб насущный и напоминать о себе обществу и государству.

Итак, мы можем понять, что озабоченность Запада проблемами коренных народов вызвана не только утверждением у европейского населения США, Канады, Гренландии и Австралии своеобразного «комплекса вины» перед древними хозяевами этих территорий, но и постепенным осознанием благополучным большинством современного общества своего долга по отношению к долго и эгоистично игнорировавшимся меньшинствам. Я бы назвал это явление долгожданным отказом от концепции «глобального большевизма», которая присуща «естественному человеку», всякий раз обнажающему себя особенно в периоды резких культурных мутаций. Открыв для себя проблемы малочисленных народов севера России, Запад просто не имеет теперь морального права спокойно смотреть на искусственно созданные трудности жизни, на гибель людей, на вымирание культур и языков российской тундры и тайги. Сейчас народы этих территорий включены в поле зрения международных гуманитарных организаций и мировой науки, и западные этнографы могут проводить полевые исследования в Сибири, как они это делают на других территориях планеты: в джунглях Амазонии, горах Тибета или пустынях Африки - повсюду, где Человек страстно ищет Другого, чтобы открывать в нем самого Себя. Сотни этнографов, из разных стран и, часто с риском для жизни, ежегодно отправляются на эти поиски, покидая комфорт городских квартир и уют семейной жизни.

О ПРЕСТИЖЕ ГУМАНИЗМА

Если же многие в России до сих пор с удивлением, а то и с подозрением смотрят на американского или французского антрополога как на «придурка, зачем-то едущего к каким-то чукчам» или как на дельца, преследующего какие-то коммерческие цели, это показывает, как далеко еще топать России до «столбовой дороги мировой цивилизации». Среди таких удивляющихся немало «новых русских», этих старосоветских помещиков, которые «турсуют задэ»16 на западных лазурных берегах, не зная, куда бы еще деть оттопыривающие карманы «баксы». Долларов, которые они раздают на чай только в отелях Ниццы, вполне хватило бы, чтобы издать учебники на языках всех малочисленных народов Севера. Эти «новые», какой бы ни был их возраст, - все из старой советской России, которая запускала автоматические тележки на Луну, но не делала коляски для инвалидов войны или детства, которая еще совсем недавно атаковала безногих и парализованных за их требования на право свободы объединений, которая преследовала феминисток и нищих как уголовных преступников. В свете этого разве не понятно, почему только в 1990-м году большая страна разрешила малым народам Севера создать их собственные ассоциации и почему через пару лет бросила их на произвол судьбы как экономически нерентабельных? Сколько же предстоит еще сделать государству с традициями воинствующего большевизма, чтобы отношение к меньшинствам исходило не столько из коммерческих соображений, сколько из важного для всех членов общества чувства солидарности и публичного престижа и превратилось из приобретенной необходимости в новую естественную привычку, в социальную норму!

ИНВАЛИДЫ СЕВЕРА

Вернувшись из тундры, из поселка Андрюшкино, в котором я был впервые почти четверть века назад, я могу точно определить состояние, в котором находятся коренные жители Севера. Они напоминают инвалидов. Почти все. Как это может показаться ни странным, почти все, кроме стариков, которые, несмотря на почтенный возраст и хрупкое здоровье, более уверенно чувствуют себя в жизни, так как довольствуются скромными потребностями и теми культурными ценностями, которые, как выяснилось, не подвержены инфляции даже в эту перестроечную эпоху. Вполне очевидно, что, употребляя термин «инвалиды», я говорю не о физических недостатках людей, но о культурных и социальных травмах, которые они получили в жизни и которые больше, чем физические увечья, лишили их возможности вести активную жизнь. Во французском языке имеется глагол invalider — «делать инвалидом». Так вот, сильнейшие травмы нанесло коренным народам государство, которое и превратило их в инвалидов. Оно сделало это не совсем со зла. Хотя откровенное зло присутствовало. Оно и сейчас выглядывает ржавой колючей проволокой из нежных цветников, красочных ягодников, девственных снегов матушки-тундры, оно напоминает о себе непременными улицами Дзержинского - первыми постройками, определившими будущее северных поселков и городов, а также детские годы нынешних оленеводов, росших «на свободе» за оградой Дальстроя, о чем еще не сказал ни один писатель. Однако и благие намерения государства вымостили дорогу в инвалидность поколениям коренных народов. Здесь приходится вспомнить о реализации государственного проекта «вырвать из мрака невежества» и «вывести на свет культуры» целые народы, и то, что невежеством оскорбительно именовалось все прошлое, все знания, навыки, обычаи, представления людей, их предков, ближайших родственников, родителей, благодаря которым только и стала возможной жизнь человека в тайге и тундре, а культурой называлось только то, что принесено извне после 1917 года.

Способы приобщения коренных народов авторитарным государством к «культуре» были схожи с единственным методом «тренера», который бросает каждого приходящего к нему научиться плавать как можно дальше в бурные волны. Такой метод прост и не требует знаний ни о физических особенностях, ни о психологии новичка. Результаты «обучения» теперь известны. Многие, очень многие утонули. Да, правда, некоторые спаслись, потому что выплыли на «другой берег», оставив на своем брошенные одежды, жилье, близких. Вернуться назад им уже невозможно: забыто верное направление, слишком далеко плыть обратно, памятны страхи, вызванные стихией и глубиной, велик риск потерять оставшиеся силы. Об этом кричат и плачут сами автохтоны в страстных публикациях последней пятилетки. Если бы не эти стенания, я был бы искренне рад за тех, кому выпал шанс выжить в стихиях и глубине другой культуры (я ведь хорошо понимаю вас, имея на Западе сходный опыт). Но вот сейчас мы собрались здесь, чтобы еще раз подумать вместе о тех, кто отплыли от своего берега и не пристали к другому, кто барахтаясь и не умея плавать, теряют волю и надежду и идут ко дну, увеличивая число жертв. Речь, как вы понимаете, идет о жителях так называемых национальных поселков и связанных с ними обитателях оленеводческих стойбищ.

СМЕРТЬ ОТ «РОЯЛЯ»

До вмешательства государства они организовывали свою жизнь сами, создавая разнообразие форм поселений, жилищ, социальной организации, способов хозяйства, одежды, музыки, игр, шуток, состязаний. Государства приручило их всех твёрдой рукой и приучило их жить по своим нормам и правилам, приучило их к мысли, что сами народы не в состоянии жить без постоянной, мелочной опеки государства. Один из жителей Андрюшкино философски точно резюмировал суть недавней системы: «Советская власть нам много дала, но и много отняла». Проблема заключается в том, что многое из того, что дала эта власть, сама рожденная противоречиями городской цивилизации европейской России, оказалось непригодным для обществ охотников, рыболовов и оленеводов и не сделало их более сильными, а вот то, что она у них отняла, безусловно ослабило их.

Сегодня, после насильственного и планомерного разрушения древних традиций, а затем и распада той системы ценностей, в которой их приучило жить государство, после бегства на запад (так говорят здесь) приезжих русских и украинских «профессоров», коренные жители предоставлены самим себе и беспомощны как никогда. Все: медсестры и редкие врачи, не имеющие средств лечить новые (онкологические) и возвращающиеся старые болезни, в условиях ухудшающейся экологической обстановки и растущей бедности; учителя, еще недавно запрещавшие школьникам, в соответствии с инструкциями, употреблять слова на родном языке и сами отказавшиеся говорить на них со своими собственными детьми, а теперь преподающие эти языки без учебников, пособий, детских книг и без необходимой среды общения; «национальные кадры», получившие образование в высших партийных школах и понимающие бессмысленность потерянных лет; директора распавшихся совхозов и главы распадающихся «родовых общин», не могущие руководить бригадами оленеводов, которые привыкли к доставке муки и спичек в тундру на казенных вертолетах и вездеходах, к «законным» порциям «Столичной», «Московской» и «Российской» после вручения переходящих красных знамен по красным датам календаря. Что делать им всем, если они снова по старому методу брошены в волны новой эпохи? Перейти с русской водки, ставшей «родной», на американский Royal? (В 1993 году на Таймыре я впервые услышал: «От рояля у нас уже многие умерли» и не сразу понял серьезность информации). Или бежать в города, на что ориентирована в сущности вся система государственного воспитания?

ПУТИ К ВОЗРОЖДЕНИЮ

В Республике Саха, как мы в этом неоднократно могли убедиться, хорошо понимают сложность ситуации, в которой оказались коренные народы, живущие на ее территории. Заметно, что здесь в первые же годы после провозглашения суверенитета местные национальные лидеры начали более целенаправленно и планомерно работать над разрешением проблем, чем на многих других территориях Российской Федерации. Это было хорошо показано в докладе Президента, представленном в ноябре 1993 года на международном коллоквиуме в Париже «Народы Сибири: культурное возрождение в контексте новой России», и в выступлении на этой конференции г-на Топоркова, министра по делам народов Республики Саха. Создание в вашей республике поистине уникального Института проблем малочисленных народов Севера тоже говорит о многом, как и организация первого в России колледжа народов Севера в Черском, а также создание национальных парков и особо охраняемых территорий в местах проживания малочисленных народов.

Как же сделать, чтобы все эти достойные усилия нового государства принесли желанные плоды? Мне думается, что прежде всего нужно предоставить самим коренным народам широкую инициативу в организации их собственной жизни, какой они когда-то обладали по природному праву, и дать им некоторые необходимые средства, которые компенсировали бы их сегодняшнюю «инвалидность». Государство, не отказываясь от обязанности помогать, не должно впредь выдвигать какие-то единые условия для всех: например, в создании обязательных форм оленеводческих хозяйств (тенденция к патерналистской опеке и диктату не исчезла, мы видели, как в Андрюшкино сверху, хотя и с помощью поселкового референдума, было в сущности предложено вновь объединить все общины, хотя некоторые из них — «Оролчоч» и «Нутендли» — успешно нащупывают собственный путь). Обратим внимание на то, что физические инвалиды больше всего раздражаются, когда им указывают на их немощь, когда посторонние с показной поспешностью устремляются к ним при каждом их неловком движении. Дайте им возможность упасть, и дайте им возможность самим подняться, сделав это деликатно и незаметно. И помогите в первую очередь тем, кто хочет встать на ноги сам, это соблазнит и «лежачих» сделать необходимые самостоятельные усилия.

Здесь я думаю в первую очередь о средствах коммуникации: транспорте и телефоне. Когда я вижу на улице Парижа или маленькой нормандской деревни человека с портативным телефоном в руках, который в любой момент, не прекращая движения, может связаться с коллегой, другом, родственником, находящимся на другом континенте, я вспоминаю об усилиях Акулины Кемлиль или Зои Бегуновой, крутящих ручку допотопного аппарата (ему место в музее древностей, а не в яранге, которая, кстати, еще может послужить и в следующем столетии), чтобы с огромным трудом связаться с бригадой, отстоящей от них в какой-нибудь сотне километров. Когда на европейской автостраде мимо меня мчится автомашина с прицепом — фургончиком, в котором сложен принадлежащий владельцу машины маленький самолет или вертолет, я вспоминаю о больных, безнадежно смотрящих в небо, где раз в месяц пролетает мимо громоздкий МИ-8, оплаченный каким-нибудь СП. Неужели оленеводы и рыбаки сибирской тундры не смогут стать обладателями этих средств общения и передвижения, обычных для их коллег на Аляске или в Скандинавии? Имея их, зачем бы они бежали из тундры в удушливый смог города? Разве это не существенное преимущество перед другими видами деятельности — жить на природе и не быть постоянно связанным, как городской житель, тысячами условностей урбанистической цивилизации? Будь в якутской тундре такие же условия работы как в норвежской, откуда только что вернулся к себе Вячеслав Кемлиль, стремились бы выпускники колледжа народов Севера устроиться в Якутске? Вся суть проблемы здесь.

Модернизация древних профессий с помощью государства, которая вдохнула бы новую жизнь в имеющиеся традиции, сказалась бы самым благотворным образом на судьбах малочисленных народов Севера. Появление долгожданных видов транспорта, воздушного и наземного, само по себе привело бы и к неизбежному разукрупнению искусственно созданных поселков с ветхой или вообще отсутствующей инфраструктурой. Но новые небольшие поселения хорошо бы начать строить уже сейчас, особенно там, где этого требуют многие объективные и безотлагательные причины. Я думаю прежде всего о проекте возрождения юкагирского поселка Тустах-сень на реке Лабунмэдээньу (Чукочья). Мне довелось побывать здесь вместе с группой юкагиров 9 сентября, в день празднования юбилея писателя Семена Курилова. Я видел их оживление и ритуальное общение с землёй предков и чувствовал, как дорога им их малая родина, с возвращением на нее они связывают надежды на создание необходимой культурной среды, без которой юкагирский язык умрет уже при жизни следующего поколения. Думается, что для осуществления этого и других проектов, направленных на поддержание инициатив этнических меньшинств Севера, нужно в полной мере воспользоваться начавшимся Десятилетием коренных народов мира. Для этого нужно обратить внимание и Европейского сообщества на нужды сибирских народов. Уверяю вас, что сделать это не так просто, пока в Европе знают очень мало о них, во всяком случае неизмеримо меньше, чем об американских индейцах или эскимосах. Наша миссия заключается в значительной степени в том, чтобы пробудить внимание Запада к северным районам России, которые он очень часто представляет себе безжизненными и безлюдными.

Заявки Республики Саха на новую гуманную политику в отношении коренных меньшинств с большой симпатией встречены на Западе, и нет сомнения, что ее международный престиж будет расти во многом благодаря реализации этой политики. Вспомним, как поднялся авторитет Южно- Африканской республики в мире: вовсе не в результате увеличения ее индустриального богатства и добычи алмазов, но в результате долгожданных перемен в расовой политике государства. Слов нет. Республике Саха в отличие от Южной Африки приходится заниматься всем сразу: и строительством на вечной мерзлоте первой железной дороги до Якутска, и созданием своего нефте-газового комплекса, и организацией сети телефонной и электронной связи, без которой невозможны отношения с современным миром, и экологической реабилитацией территорий, подвергшихся агрессии «мирного атома», проблемами урбанизации (стоит только окинуть взглядом Якутск — совсем не Преторию, чтобы понять меру предстоящих преобразований), отопления и очистки воды почти во всех городах и поселках, наконец, модернизацией алмазной индустрии, держащей сегодня на своих плечах практически весь бюджет — и все это делать, приобретая опыт перехода к рынку и закладывая первые основы демократических отношений. И тем не менее, государство и общество молодого суверенного края обязаны оказать срочную помощь коренным малочисленным народам, в которой они крайне нуждаются. Я заметил, что у моих западных коллег, побывавших здесь, появилась тайная надежда, что, может быть, теперь именно Якутии удастся найти способ мягкой интеграции коренных народов в современный мир, не подвергая разрушению их национальное своеобразие, и не превращая их в актеров фольклорных спектаклей, предназначенных на показ туристам, как это случилось во многих странах. И я поддерживаю эту надежду. Дорогие коллеги и друзья, я знаю, что многие в вашей Республике и в России приходят в отчаяние от обрушившихся резких перемен жизни, но, скажите объективно, разве современные препятствия менее преодолимы, чем те, которые встретили в свое время С.Ф. Ольденбург, М.К. Аммосов, Н.И. Вавилов, Платон Ойунский и сколько еще безвестных саха, эвенов, юкагиров, чукчей и русских. Ведь вы теперь можете рассчитывать на доброжелательное внимание и бескорыстную помощь многих ученых и гуманитарных организаций мирового сообщества. И мы вместе сможем завершить нашу общую миссию.

Источники

1. Ольденбург С.Ф. Предисловие, Якутия. Сборник статей, под ред. П.В.Виттенбурга. АН СССР, Л. 1927, с. XIII.