ТЫГЫН

Вопрос о Тыгыне является одним из актуальнейших и одновременно спорных в историческом якутоведении. В нем соединились история, фольклор и этнография. Историки считают, что этот полулегендарный человек жил в переломный период якутской истории — к времени прихода русских. Тыгын или Тынин (по русским документам XVII в.) был в центре первых русско-якутских контактов как один из крупных тойонов. Фольклористы имеют перед собой в качестве большого раздела в жанре исторических преданий и легенд великолепные образцы устной традиции саха.
Тыгын — герой целого фольклорного цикла о родоначальниках якутских уус’ов (кланов). Самобытны сюжет, композиция и содержание этих произведений. Наконец, этнографы располагают добротным материалом для реконструкции древних обычаев, потестарной организации, духовной и материальной культуры.

Тыгын — это колоритный и глубоко содержательный образ в исторической и этнической памяти якутского народа, важнейший компонент этносознания саха. В нём соединены традиционные представления и идеалы о человеке, как позитивные, так и негативные, духовные ценности средневековой культуры, наконец, символы целой эпохи. Назовём эти стереотипы: 1) родоначальник и якутский «царь». 2) богач, владелец многочисленного скота. 3) воин, глава военного сословия. 4) хозяин множества слуг. 5) богатырь, обладающий сверхестественными способностями. 6) предводитель в войнах с иноземцами. 7) жестокий и коварный деспот, вероломный захватчик. Всё это несомненно питало национальную художественную культуру, воздействовало на мировоззрение народа, на его общественное сознание.

Тыгын — фигура сложная и противоречивая. Добро и зло соседствуют. Именно поэтому тема эта вызывала много споров, становилась предметом дискуссий. Если давалась нравственная оценка его поступкам, то легендарный герой превращался в коварного и кровожадного тирана, сыноубийцу. Либо наступал период восхищения богатырскими способностями Тыгына и все трепетали перед его благородным происхождением от первопредка саха Эллэй’я. Когда в спор вступали учёные, говорили об объединительной роли Тыгына — предводителя крупнейшего клана из Хангаласского улуса, анализировали авторитарную роль якутского социологического понятия «тойон ууЇа» — «господский род». В более позднее время утверждалось о тщетности этой объединительной миссии хангаласского тойона, о её реакционности перед лицом социального прогресса, разрушавшего родо-племенной строй, который якобы Тыгын пытался реставрировать. Спорили о масштабе власти Тыгына — от крупного улусного князца до «царя» всех саха («саха муµур ыраахтааіыта»). При этом обращалось внимание на уровень развития якутского общества того времени: родовой строй или феодализм? Долгое время предметом дискуссии был вопрос о соотношении легендарного и исторического начал в образе Тыгына. В историчности Тыгына сомневались немногие, считая его плодом легендарного, даже мифологического, сознания саха. Историки однозначно были за реальность его существования, но подвергали критике идеализацию социально-политической роли этого тойона в качестве этнического лидера, своеобразного вождя нации. Особенно досталось смелой попытке связать его имя с проблемой происхождения якутского народа через этимологические параллели с терминами, связанными с древнетюркской потестарной организацией: тыгын — тегин, дархан — тархан и т.д. Особое неприятие вызывало предложение рассматривать это легендарное якутское имя в качестве нарицательного в значении «военачальник, предводитель».

Таким образом, спорность данной проблемы достаточна для продолжения исследования в этой области. Тем более, что в последнее время в якутоведении наблюдается определённый застой, связанный с переоценкой научно-методологического наследия ушедшей советской эпохи.

В наши дни нестабильности и усложнения не только социальных, но и этнических процессов, а также динамичности политической и государственной жизни, подобные исследования, связанные с изучением национальных символов и вопросов восстановления исторической памяти через освещение деятельности крупных личностей истории народа, каковым является Тыгын, не просто актуальны, но и необходимы. Если в этносознании народа существуют устойчивые компоненты, имеющие отношение к его духовной культуре, к истории его самоуправления (ибо в лице Тыгына саха ещё в XIX в. усматривали прецедент общеякутской власти, пусть во многом легендарной), то очень важно их осмыслить, раскрыв историко-культурные корни данного явления, его эволюцию и, наконец, показав его место в нашей повседневной жизни.

Источники. Какими же источниками располагает исследователь в изучении этой темы? Главным источником является фольклорный. Первая запись легенд о Тыгыне относится к 1740-м гг. и принадлежит Я.Линденау. Он впервые зафиксировал имя нашего героя в форме Tugin (что стало впоследствии основанием для сравнения с древнетюркским «тегин» — наследный принц), происхождение от Elei’я (Эллэй’я) и принадлежность к Тойон-Usa («тойон ууЇа» — род господ), а также объединительную деятельность Тыгына перед приходом русских. Но этот первый источник, к сожалению, тенденциозен и не всегда точен в изложении исторических фактов. И тенденциозен он в двояком смысле. С одной стороны, исследователь, как представитель европейской культуры, и поэтому смотревший на якутов свысока, допускает некоторые абсурдные утверждения. Например, по его мнению, название Намского улуса произошло от русского слова «нам». С другой стороны, информаторы Я.Линденау, сведения о которых совершенно отсутствуют, по-видимому, принадлежали исключительно к Хангаласскому улусу и лишь отчасти к Батурусскому и пытались дать свою интерпретацию событий столетней давности. В отдельных случаях они осознанно были неточны в изложении фактов. В частности, неверно утверждение о казни одного из сыновей Тыгына Откурая, тогда как в действительности казнён был другой сын — Бозеко. Об обстоятельствах этой подмены будет сказано ниже.

В целом, данный источник несомненно ценен как самый ранний фольклорный источник, но поскольку лишён научного оформления, документирования (как это принято в фольклорной практике) — в нём даже не упомянуты имена информаторов, — постольку достоверность его как исторического источника заметно снижается, уступая во многом поздним записям.

Многочисленные памятники якутского фольклора о Тыгыне, записанные в XIX — начале XX в., зачастую отрывочны и также почти не документированы. При их изучении необходимо вести источниковедческий анализ наравне с текстологическим, т.е. проверять условия фиксации памятника, качество записи, возможность использования в качестве исторического источника.

Наиболее ценны якутские предания и легенды, в массовом количестве записанные в первые десятилетия советской власти. Тем не менее и здесь есть свои трудности. Прежде всего довольно большой объём и разнообразие накопленного фольклорного материала требуют особой классификации, определения жанра, ибо предания по сравнению с легендами более историчны, следовательно, вызывают доверие. Необходимо также верифицировать эти сведения при помощи письменных, этнографических, лингвистических, топонимических и иных источников.

Что касается письменных источников, то, к сожалению, их немного. Имя Тыгына прямо упоминается в русских документах считанное количество раз. Поскольку с 1631 г. его имя отсутствует в источниках, исследователи полагают, что он умер или погиб в столкновениях с русскими казаками. Это обстоятельство усложняет нашу задачу.

По имеющимся источникам прежде всего необходимо выделить то малое, что достоверно отражает жизнь реально жившего человека. Одновременно надо выяснить природу легендарного, окружающего образ этого человека. Затем представить процесс формирования более поздних характеристических черт, завершивших портрет самого знаменитого персонажа якутского исторического фольклора.

Историография. После Я.Линденау наступает длительный период затишья, прерванный только в следующем столетии. О Тыгыне писали И.Худяков, Н.Виташевский, Л.Левенталь, И.Майнов, В.Серошевский. Подробно остановимся на рассуждениях последнего, который предпринял попытку обобщить и сравнить показания русских письменных источников с фольклорными. На основании того, что «писанные источники о Тыгыне ничего не говорят», автор предположил: «я думаю, что Тыгын не имя собственное, а нарицательное и значило: военный вождь. Тигин, Тагин, Тикин по-уйгурски: князь, родственник главы государства ... . Такой должности у якутов не было». Поэтому «должность всемогущего главного военачальника или его идея могла возникнуть уже во время войн с казаками в подражание их атаманам и затем могла быть якутскими рассказчиками перенесена в прошлое. так что к рассказам о Тыгыне, царе якутском, нужно относиться очень осторожно» [Серошевский В.Л. 2-е изд., 1993, с.451].

Популярность Тыгына в фольклоре Серошевский объясняет тем, «что он был последним представителем, последним военным вождём Кангаласской родовой группы. Эта группа, ... улус, как ближайшая к русской крепости [к Ленскому острогу — А.Б.] сильнее всего пострадала от русского набега, и она упорнее других ему сопротивлялась, чем и прославилась. До этого в союзном якутском совете ни Тыгын, ни кангаласские якуты не пользовались никакими особыми привилегиями» [там же, с.452]. Таким образом, Серошевский одним из первых поднял вопрос о Тыгыне легендарном и Тыгыне реальном. Он считал это имя нарицательным. Это является важнейшей заслугой учёного. Впоследствии с развитием исторической науки всё-таки были выявлены письменные упоминания о Тыгыне и, кроме того, в историографии была поставлена под сомнение состоятельность тезиса о существовании у якутов в прошлом союзного совета, объединявшего якутские улусы.

В первой четверти XX в. в печати были опубликованы несколько вариантов преданий [например, Кириллин Д., 1908. Васильев В., 1909. Новгородов С., 1923 и др.], ставших исходным материалом для последующих исследований.

Особый интерес представляет переработка фольклорного материала, проделанная М.М.Носовым в статье «Предки якутов по преданиям потомков» [Носов М.М., 1926, с.26-42]. Очерк примечателен тем, что в нём, во-первых, обобщен целый ряд преданий из Батурусского, Мегинского, Намского и Хангаласского улусов и, во-вторых, приводится любопытная генеалогия предков якутского народа, возводящая корни всех крупных субэтнических групп саха к потомству Омогой’я и Эллэй’я. Главная идея работы — развитие сложных взаимоотношений между различными якутскими подразделениями, возглавленное Тыгыном. Но ему противостоят главы других улусов, например, борогонцы Лёгёй и Бэрт-хара. Такое противопоставление является продолжением мысли Л.Левенталя, высказанной в конце прошлого столетия. Согласно ей в местности, прилегающей к Якутску были «две наиболее крупные силы — Тыгын и Лёгёй», «кангаласцы, с Тыгыном во главе, были, видимо, воинственнее, сильнее борогонцев и теснили этих последних, и понятно, почему Тыгын жил, «считая себя важным царём якутским», почему он сочтён был за такового завоевателями. Повело ли бы это, в конце концов, к образованию одного или нескольких ханств с феодальной аристократией во главе и задавленной массой внизу, или к чему-нибудь иному, сказать, конечно, трудно, ибо русское завоевание навсегда приостановило дальнейшее развитие этого процесса» [Материалы по обычному праву ..., 1929, с.243].

Первые советские историки-якутоведы С.А.Токарев и Г.П.Башарин выступали против такой постановки проблемы, протестуя против феодализации и абсолютизации образа Тыгына, а следовательно якутского традиционного общества, в целом [Токарев С.А., 1953, с.91. Башарин Г.П., 1956, с.116-117]. На основе письменных источников было доказано, что в первые годы прихода русских жил крупный хангаласский «князец» Тынин (Тынина), но по мнению вышеназванных учёных, он был одним из многих якутских князцов, не располагавшим тем величием, которое так живописно показано в преданиях и легендах.

Особое мнение имел проф. С.В.Бахрушин: «Достоинство князца (тойона) переходило в XVII веке обычно по наследству от отца к сыну, причём дядья оказывались иногда в подчинённом положении к племянникам. Обычно в одном племени было несколько князцов, представлявших, вероятно, отдельные линии разросшегося некогда единого рода. Так, в Кангаласской волости в XVIII веке господствовал княжеский род Тыниных. Легенда сохранила память о родоначальнике этого рода «Тынгине-господине», который «был самым могущественным из якутов, у него были люди, у него был скот, у него была сила», по преданию, он пал в борьбе с русскими, но его потомки в XVII и XVIII веках сохраняли свое положение среди сородичей. На ряду с Тыниными в XVII веке в Кангаласской волости мы находим другой княжеский род Никиных» [Бахрушин С.В., 1927, с.17].

Таким образом, историки, изучавшие русские письменные источники, доказали не только реальность жизни хангаласского тойона, но и предложили свою трактовку его социально-политической роли в качестве наследственного племенного вождя.

В 1930-х гг. в исследовании данного вопроса своё веское слово сказали якутские фольклористы. С.И.Боло обобщил материалы более 20 самых распространённых легендарных вариантов и выделил специальную главу «Тыгын Тойон олоіо» («Жизнь Тыгын Тойона») в своей книге, вышедшей в 1938 г. на якутском языке [Боло С.И., 1938, с.144-161]. Это позволило ему написать законченную легендарную историю саха эпохи Тыгына.* Под впечатлением данного свода устной легендарной традиции находятся до сих пор многие любители истории и даже некоторые учёные. Но все же, если мы хотим остаться на реально-исторической почве, необходимо здесь внести ясность. Перед нами, прежде всего, результат многовекового развития этнического самосознания саха. Образ правителя всегда знаменует собой формирование этнической общности национального характера. Во-вторых, мы имеем дело с легендарным мировоззрением народа, отчасти с мифологическим сознанием. Это сложный конгломерат различных слоёв менталитета саха, начиная с древнейших времён. Отдавая дань уважения великому достижению неутомимого собирателя фольклора, а именно — обобщению и систематизации колоссального фольклорно-этнографического материала, необходимо признать, что это был один из этапов в развитии современных представлений об истории саха предрусского периода. Надо сказать, что разрешение вопроса о Тыгыне — это проблема исторической этнографии, того её раздела, который занимается важнейшими этапами этнической истории. К сожалению, 1930-1940-е гг. в истории отечественной науки, в том числе и в этнографии, характеризовались экспансией политики и правящей идеологии в научную мысль. Поэтому позитивное разрешение вопросов, связанных с этнической, национальной историей было практически невозможно.

В этот период плодотворно работал якутский историк Г.В.Ксенофонтов, который живо интересовался данной проблемой, но ему не удалось опубликовать, в силу указанных причин, ни одной работы по этой теме. К счастью, мы располагаем материалами личного архива учёного. Они показывают, что у него было своё аргументированное понимание вопроса об историческом месте Тыгына. Ксенофонтов был убеждённым сторонником историко-генетической связи между именем Тыгын и древнеуйгурским титулом «тегин». Термин «ыраахтааіы» (отдалённый) в переносном значении «царь» выражал идею о необъятности владений Тыгына, который «для своих дальних подданных (т.е. для жителей окраин, куда учёный относил, например, Восточно-Кангаласский улус — А.Б.) был несомненно полумифической величиной» [Архив ЯНЦ СО РАН, ф.4, оп.1, д.30, л.63]. Здесь трудно согласиться с категоричностью Ксенофонтова, ведь этот термин можно также объяснить отдалённостью от Якутии в своё время и русского царя, которого саха тоже называли «ыраахтааіы».

Глубокое значение имеет тезис Ксенофонтова о том, что «вообще весь (цикл — А.Б.) сказаний якутов об их Тыгыне и его родне, предках и потомках, носит явно восточный отпечаток и находит свои параллели в мифологии, т.н. классических народов»** [там же, л.64]. Одним словом, по мнению учёного, южные предки саха вынесли безусловно древние представления о Тыгыне — тегине с юга.

Живший во времена прихода русских Тыгын объявляется Ксенофонтовым, со ссылкой на челобитную кангаласского князца Мазары Бозекова, последним представителем династии якутских тегинов, передавшим свою верховную власть над саха русскому царю [там же, лл.66-68].

Соглашаясь, в целом, с утверждением Ксенофонтова о древности образа легендарного Тыгына (т.е. с тем, что он возник задолго до прихода русских) мы подвергаем сомнению связь имени якутского героя с древнеуйгурским тегином. Хотя эта идея пользуется популярностью до сих пор, она имеет весьма зыбкое обоснование, основанное во многом на простом созвучии терминов. Известный якутский этнограф Ф.Ф.Васильев в своё время писал, что так как в фольклорном материале термин больше не встречается, крайне затруднительно увязывать имя Тыгын с существовавшим у ранних тюркоязычных племён социальным термином «тегин» [Васильев Ф.Ф., 1994, с.37].

После Ксенофонтова подобную большую исследовательскую работу выполнил академик А.П.Окладников, написавший на эту тему несколько работ [Окладников А.П., 1949; 1955; 1979]. Несмотря на это ему не удалось, в целом, выйти за рамки фольклорной интерпретации. Автор полностью доверяет сведениям Я.Линденау, не делая даже попыток убедиться в их достоверности. Вслед за своим предшественником XVIII в. Окладников описывает бурные события XVI в., связанные с легендарной борьбой Тыгына за объединение якутских племён и, наконец, резюмирует, что достигший своей цели — стать повелителем якутов — хангаласский воитель стал наделяться самыми разными качествами: кровожадного деспота, властолюбца с сверхестественным мифологическим ореолом.

Далее Окладников писал о роли Тыгына в социально-политической истории народа саха, считая, что якутское общество в то время стояло на стадии разложения патриархально-родовых отношений [там же, с.419-424]. Решительно протестуя против тезиса «буржуазных националистов» о существовании у предков саха в далёком прошлом феодальной монархии, учёный утверждал: « ... Тыгын унаследовал от деда и отца определённое общественное положение главы патриархально-родовой по характеру и межплеменной по масштабам организации, союза якутских племён. Вместе с тем он был, очевидно, и главой господствующего среди них рода, который являлся основным носителем идеи общеплеменного единства — эля. Организация эта, конечно, возникла задолго до Тыгына. Она была несомненно принесена вместе с прочими элементами древней степной культуры якутов их предками, бежавшими на север около двух веков тому назад из Прибайкалья, в совершенно зрелом виде».

Этот «эль» стал распадаться в силу отсутствия внешнеполитической опасности, единого экономического рынка, широкого расселения предков якутов и смешения с аборигенами. И Тыгын довершил распад, ожесточив против себя другие якутские роды и разогнав многие из них на окраины.

Хотя Тыгын вёл объединительную политику, это была, по мнению Окладникова, тщетная попытка восстановить уходящий в прошлое родо-племенной союз, а для развития государственного объединения феодального типа ещё не было «необходимой социально-экономической основы».

Классовый подход к науке проявился у автора в этом вопросе в крайней степени. Якутские тойоны Тыгын, Легой совершенно необоснованно противопоставлены народу, который олицетворяют Бэрт-Хара и другие богатыри [там же, с.424-425]. О совершенно иной природе такого противопоставления мы уже имели случай писать в специальной работе [Борисов А.А., 1996, с.88-92]. Этот тезис мы будем развивать ниже.

Наконец, Окладников завершает свою мысль абсолютно уничижительной и антинаучной картиной прихода цивилизованных казаков, освободивших жителей таёжной отсталой Якутии от их угнетателя Тыгына [Окладников А.П., там же, с.425-428]. Во многом под влиянием такой трактовки в науке утвердилось ошибочное представление об «эпохе Тыгына» XVI-XVII вв. как о времени беспрерывных междуусобных войн, которые привели бы в конечном счёте к полному взаимоистреблению якутов, не приди русские казаки в Якутию в XVII в. На этой точке зрения остались некоторые современные краеведы и учёные.

Всё же Окладников верно уловил вслед за Боло этническую природу борьбы между различными якутскими «племенами», так как потомки Эллэй’я и Омогой’я длительное время сохраняли память о своём разноэтничном происхождении. Но эта мысль не получила дальнейшего развития.

Не избежал классового подхода в своей работе и видный якутский фольклорист Г.У.Эргис, но его трактовка исторических преданий об эпохе Тыгына более сдержанна и реалистична [Эргис Г.У., 1974, с.248-251]. Исследователь пытался раскрыть причины межродовых и межплеменных войн среди якутов того времени: соперничество, личные обиды, стремление расширить территории и пр. В различии характеристик Тыгына (в разных улусах они противоречат друг другу: положительные в Хангаласском и отрицательные в других) сказалась, как считал Эргис, «старинная вражде кангаласцев с другими родами». В развитии же «классовых» мотивов в якутских преданиях Эргис справедливо отметил влияние позднего времени (после XVII в.), когда, по его мнению, у якутов появляются раннеклассовые отношения.

Представления о Тыгыне как о якутском «царе» Эргис считал «позднейшим наслоением», возникшим под влиянием русских и связанным «с идеологией окрепшего якутского тойоната, возмечтавшего о своём монархе».

На долгие годы окладниковская трактовка Тыгына оставалась незыблимой. Современный якутский фольклорист В.М.Никифоров в своей монографии выделил специальный подраздел под названием «Тыгын как фольклорный образ и исторический деятель» [Никифоров В.М., 1994, с.49-61]. «Образ Тыгына — один из древнейших в якутском фольклоре», — пишет Никифоров. С большой убедительностью он раскрывает мифологические истоки этого образа — мотивы «ритуального убийства», поглощения детей (Тыгын расправляется со своими сыновьями-титанами Муос-Уолом и Таас-Уллуµахом). Учёный разделяет «раннего» (мифологического) Тыгына и «позднего» (исторического) Тыгына.

Он выступает против стремления Окладникова представить Тыгына родовым вождём: «Видимо его (Тыгына — А.Б.) властолюбие и неразборчивость в средствах обусловлены прежде всего преследуемой им целью — стремлением создать централизованное государство», «реставрировать когда-то существовавшее государственное устройство», на что указывает сохранившаяся в якутском языке древнетюркская титулатура: тутук, туйгун, дархан и т.д..

Но, на наш взгляд, Никифоров, подобно своим предшественникам, слишком доверяет преданию, записанному Я.Линденау, говоря о том, что последний якутский тегин не успел стать дарханом, т.е. верховным правителем вначале из-за распрей внутри правящего клана, а затем — из-за прихода русских. Превращение его титула в имя собственное в форме Тыгын было обусловлено обычаем табуирования собственного имени правителей.

На сс.57—60, где разбирается генеалогия Тыгына по материалам Линденау видны недостатки этого источника, особенно когда автор отмечает «бурятские элементы». Кто был информатором Линденау? Был ли это природный саха или объякученный казак? Был ли этот человек знатоком старины, беспристрастно декламировавшим народное предание, или это был лишь интерпретатор, сознательно вносивший какие-либо изменения в устную традицию? К сожалению, мы не можем пока это проверить, поскольку данный источник является единственным, дошедшим до нас от XVIII в. Избежать ошибки поможет только определённая степень репрезентативности источников, первым условием которой является их массовость, взаимопроверяемость.

Прежде чем приступить к изучению проблемы, следует обозначить свой метод. Так как в основном мы будем оперировать материалами якутских преданий важно иметь в виду, что исторические события и явления весьма своеобразно преломляются в них. На это влияют особенности мировосприятия человека той эпохи, когда складываются те или иные фольклорные произведения. Причём эти особенности, конечно же, отличаются от тех, что существовали во время, описываемое в предании.

Кроме того, в сюжете предания непременно присутствует этническая установка, самое первичное выражение которого реализуется через оппозицию «свои-чужие». При анализе следует учитывать воздействие более поздней эпохи, ведь предание передаётся из уст в уста на протяжении сотен лет. Трансформация не только отдельных мотивов, но и сюжета предания подчиняется определённой закономерности. Архетипичные элементы (от слова «архетип» — первооснова) более устойчивы, они обладают репродуцирующим свойством. Сходными особенностями обладают фольклорные мотивы, получившие роль этнических демаркаторов, т.е. те отдельные характерные признаки, которые удерживаются в локальных фольклорных вариантах в качестве отличительных, свойственных только для фольклорной традиции того или иного региона или субэтнической группировки.

Очень важна верификация данных фольклора посредством их корреляции (сопоставления) с показаниями письменных источников.

В подобного рода исследованиях, когда дело касается реконструкции древних событий и явлений, прежде всего надо выявить общее и особенное в огромном, разноплановом объёме имеющегося научного материала. Этому поможет классификация, в данном случае, исторических преданий о Тыгыне. Здесь наиболее всего подходит региональная классификация, так как сопоставление различных локальных фольклорных вариаций поможет выявить общее и особенное в представлениях о Тыгыне, существующих среди отдельных исторически сложившихся субэтнических групп якутского народа. Образ этого выдающегося человека един в глазах всех саха, но вместе с тем он и многолик, как это было установлено выше при перечислении основных стереотипов о Тыгыне. Эта многоликость — результат не только воздействия времени, но и сложного внутриэтнического развития народа саха.

Следует сразу отделить от основного массива исторические предания северных саха (1), которые являются лишь простыми подражаниями центральноякутских оригиналов. Особое отношение должно быть к преданиям вилюйских саха (2). В этой группе мы видим сложный конгломерат как древних, так и поздних фольклорных «списков»* о Тыгыне. В них чувствуется значительная сохранность мифологического ядра (сказания о прародительницах вилюйских саха Джардаах и Ньырбакаан), вместе с тем имеет место смешение с северными фольклорными традициями, наконец, видна дистанцированность вилюйских сказителей, рассматривавших перепитии исторических событий «Тыгынова времени» со стороны. Так как, вне всякого сомнения эти события имели место, в основном, на территории Средней Лены.

(3) Фольклорный цикл улусов правобережья Лены за исключением современного Мегино-Кангаласского улуса. Сюда же тяготеют фольклорные центры Оймякона и других северо-восточных улусов, исторически связанных с вышеназванными улусами. К этому циклу следует добавить корпус преданий Намского, отчасти южной части Хангаласского (Мальжегарские наслега) и Олёкминского улусов.

(4) Исторические предания Мегино-Кангаласского улуса.

(5) Родовые предания и легенды Хангаласского улуса.

Каков же принцип такой группировки? Позиция последней группы предельно ясна. Хангаласский улус — родина исторического князца предрусского времени Тынины. Что касается третьей группы, то здесь мы видим чёткую оппозицию Тыгыну по известному принципу «свой-чужой», с одной стороны которой выступают легендарные герои-родоначальники таких крупных улусов и их подразделений как Борогонский, Баягантайский, Батурусский и др. улусы.

Четвёртая группа выделена в силу того что в составе данного улуса находятся земли сразу двух улусов — бывшего Восточно-Кангаласского, родного Тыгыну и Мегинского, одного из крупнейших улусов на правобережье Лены и имеющего оригинальную фольклорную традицию. Поэтому фольклорный цикл данной группы занимает как бы промежуточное положение между третьей и пятой.

Привлекая в исследовании тот или иной фольклорный материал важно будет иметь в виду эту классификацию, которая учитывает, во-первых, разноплановость характеристик, обусловленную исторически сложившимся отношением различных групп саха к образу Тыгына, во-вторых, не только синхронность, но и диахронность возникновения и развития составляющих фольклорный источник. Например, больше поздних наслоений можно будет увидеть в центральных улусах, чем на окраинах.

* * *

Итак, начнем с упоминавшегося уже выше тезиса о существовании Тыгына реального («позднего», по В.М.Никифорову) и Тыгына легендарного («раннего»). О первом известно немного. В русских документах он упоминается считанное количество раз. Проанализируем два, уже давно известных в литературе, фрагмента. Один датируется 19 марта 1632 г. и извлечён из челобитной грамоты атамана Ивана Галкина: «Да тех же, государь, якольских людей (якутов — А.Б.) князец Тынина, да князец Бойдон живут на реки на Лене и с нами, холопями твоими, дрались по вся дни и твоего, государева, ясаку нам не дали и нас, государь, холопей твоих, не хотели ис своей земли выпустить ...» [Материалы по истории Якутии, 1970, с.1070]. В имени первого не трудно узнать имя фольклорного Тыгына. Второй князец, по-видимому, не кто иной как родоначальник бордонских саха, бордонский князец Бордон Чебелеков, который после трагических событий 1642 г. переселился со всем своим кланом на Вилюй. В то время земли его находились по соседству с улусом грозного хангаласского тойона и он вполне мог действовать совместно с ним. Причина такого ожесточения отчасти раскрывается в следующем документе — царском наказе первому якутскому воеводе Петру Головину от 6 августа 1638 г., где говорится: «А в прошлом де во 139 году (1631 г. — А.Б.) на великой реке Лене лутчие тайши, которые государю служили, Бодочь да Тынина, и Алданские князцы, воровством служилых людей, Енисейского острогу атамана Ивашка Галкина с товарыщи, от великих их обид, учинились от государя отгонны» [Русская историческая библиотека, 1875, с.965]. То, что наш герой назван «лутчим тайшей», т.е. лучшим князем наравне с крупным мегинским тойоном Бодоем Борбоевым (Мегинский улус в то время был самым крупным по численности населения) подтверждает идею об определённой степени его могущества. Под «службой» русские подразумевали сдачу ясака. Другими словами, этот князец Тынин (Тыгын) в первые годы прихода русских, по-видимому, давал ясак, но затем из-за «воровства» атамана Галкина вынужден был защищаться.

После этого времени хангаласский тойон не упоминается. Существует три версии. Согласно первой он умер от старости. Во-вторых, во многих преданиях говорится о его гибели в столкновениях с казаками. В-третьих, считается, что он был взят в плен и содержался какое-то время в Ленском остроге в качестве заложника (аманата). По степени достоверности все три версии равнозначны, поскольку основаны только на фольклорных материалах. Надо иметь в виду, что тот образ Тыгына, который запечатлелся в народной памяти во многом собирателен. Биографические сведения разных людей зачастую смешивались.**

В списке якутских князцов в челобитной Петра Бекетова от 6 сентября 1633 г. упомянут некий Сергей Старый, ближайший родственник хангаласского князца Еюка Никеева. Дословно написано: «Еюкова отца Ники, да брата ево Сергея Старова Хагалаской волости» [Материалы ... с.1092]. По генеалогическим таблицам, составленным С.А.Токаревым на основе русских документов XVII-XVIII вв., видно, что князец Тынин является братом Ники [Токарев С.А. 1945, приложения]. Как известно у саха было принято давать несколько имён. Вполне возможно, что перед нами второе имя престарелого хангаласского тойона.

Эти факты можно интерпретировать и по-другому. Если допустить, что Сергей Старый это ещё один брат Тынины, то образ этого старца мог быть перенесён на последнего.

Мы не можем не остановиться на оригинальной трактовке событий прихода русских в Якутию, предложенной Г.В.Ксенофонтовым. Итак, выше мы уже писали о том, что учёный, рассматривая Тыгына как верховного правителя саха, считал его вправе предать свою власть русскому царю. Быстрый успех небольшого отряда Бекетова (30 человек), подчинившего за один год 31 якутскую волость , Ксенофонтов объясняет именнно данным обстоятельством. Причём атаман попытался скрыть эту передачу власти, приписав покорение обширного края своей храбрости и деловитости. Смерть «виновника торжества Бекетова», который не успел «пожать плода своей дальновидной дипломатии», также способствовала завуалированию данного исторического факта.

«Его храбрые сыновья Чаллаайы и Бёчёкё, наверное, только очутившись у виселицы, поняли ту простую истину, что «старость ходит осторожно и подозрительно глядит» на наступающие новые для Якутии дни. Добровольное принятие Тыгыном подданства далёкого московского царя нельзя не рассматривать как акт зрелого размышления, а не минутного страха или старческого слабоумия. В легендах якутов Кангаласского улуса проскальзывает мотив о слишком большой дряхлости и отупении их Тыгына. Это, несомненно, результат обработки общественного мнения повстанческих отрядов, которым было необходимо аннулировать распоряжение своего умершего Тыгына. Последний по своему положению должен был получить подробную информацию о надвигающейся с запада казачьей опасности с того самого момента, когда казаки появились в верховьях Нижней Тунгуски и донесли в Москву о новом народе «якольцах», населяющих великую реку Лену, а это имело место ещё в 1620 г. В 1630 г. мангазейские казаки впервые поплыли вниз по Вилюю и добрались до устья Вилюя, повторив этот опыт и в следующее лето. Следовательно, якутский Тыгын прекрасно знал с каким народом имеет дело, каковы должны быть его силы и технические приёмы. Он должен был жить настороже, что казаки вот-вот появятся и вниз по Лене. И единственный путь спасения он мог видеть лишь в добровольном данничестве и в возможности сговориться с верхними слоями пришлых завоевателей. Переселиться со своим народом на другие места он не мог дать вооружённый отпор, но как с луками итти против огнедышащего вооружения страшных пришельцев? Да и его люди давным давно перестали вести серьёзные войны, о чём рассказывается только в богатырских былинах» [Архив ЯНЦ СО РАН, ф.4, оп.1, д.30, лл.70—73]. Мы сочли уместным привести этот отрывок полностью, чтобы представить логику и ход мыслей исследователя. Сразу же отметим, что это только гипотеза, попытка реконструировать сложный и противоречивый период в истории якутского народа. В идее о причинах удивительно быстрого замирения якутов, по-видимому, есть рациональное зерно. Действительно, пример действий крупного и авторитетного тойона мог сильно повлиять на поведение других не столь сильных тойонов. Как, например, позиция знаменитых предводителей Намского улуса Мымака и Борогонского улуса Лёгёй’я подействовала на исход вооружённых столкновений между русскими казаками и ополчениями якутов в 1633/34, 1636/37 и 1642 гг.

На сегодняшний день невозможно принять точку зрения исследователей, поддерживающих идею существования в якутском обществе династии тегинов. Пока нет прямых, достоверных исторических фактов, подтверждающих данное положение. Ведь причину возвышения Тыгына необязательно искать за пределами исторического обитания народа саха. Утверждение власти хангаласских тойонов могло произойти на Средней Лене и не по принципу древнетюркской иерархии. Более позитивным является изучение местных условий возникновения традиционной потестарной организации саха.

Возможности письменных источников на этом исчерпываются.

На наш взгляд, заслуживают внимания материалы «Словаря якутского языка» Э.К.Пекарского как сумма всех знаний по изучаемой проблеме, накопленных к началу XX в.:

«Тыгын(µ), Тыгын-ботур МН, 33 [ср. др.-тюрк. тдгiн князь, правитель, принц, СМ.] = Дыгын, Тыµыл.

Сын Др Дllдi-я, сильный и могущественный правитель, воевавший с русскими, но потом взятый ими в плен и повешенный, Мид.. по Пр.: сын одного из шести сыновей Др Дllдi-я. по Кочн.: прославившийся тойон рода Хаµалас. — По мнению ВС., «Тыгын не имя собственное, а нарицательное, и значило: военный вождь». Сыновья Тыгына: Чалла-i или Ча-лбас, Муос-Тiрi-, Тя--Сярдх и Та-с-Уллуах (или Та-с-Туjах) МН. 33. из нескольких дочерей известна одна: Тыаса-ны-удаіан iв. От рабыни тунгуски им были прижиты ещё дети: Сiдмдх-Цlяргд, Онохо и третье, неизвестное по имени, умершее в молодых летах, МН. 33» [Пекарский Э.К., 1927, с.2933-2934].

Сравним эти свидетельства с более поздними материалами 20 — 30-х гг. ХХ в. В последних уже гораздо больше стандартных мотивов. Происходит своеобразная унификация легенды о Тыгыне.

Данные исторического фольклора показывают местожительство уус’а (клана) князца Тынины. Клан имел владения на месте современного Якутска, по берегам озера Сайсары, значительные территории в долине Эркээни, например, земли Немюгюнского и Малтанских наслегов.

Тыгын назван потомком Эр Соіотох Эллэй Боотура в шестом колене. Его дед ТўЇўлгэ Даххан (ДойдуЇа Даххан) жил в Немюгинской земле. В то время здесь жило много тунгусов, которые убили ТўЇўлгэ Даххана. Тыгын воюет с тунгусами и изгоняет их на запад и на север. Он стал хозяином Эркээни и Туймаады. У него было восемь сыновей и дочь удаганка. Его окружали приглашённые им боотуры, работники. Нахарцы, мальжегарцы, жемконцы были родственниками Тыгына. Владения хангаласского тойона простирались от Намского улуса до мальжегарцев. Местожительством Тыгына были озера Сайсары, Ытык, Ўрўµ кўєл, Кытаанах Кырдал.

До Тыгына в Туймааде жили хоринцы-иноземцы. Тыгын убил лучшего боотура хоринцев и завладел его людьми и богатством.

От брака отца Тыгына и вилюйчанки Ньырбакаан произошли вилюйские якуты. Тыгын требовал земли у мальжегарцев, нахарцев и жемконцев, но те не давали. В борьбе Тыгына с чужими уусами последние помогали ему, поставляя своих боотуров в войско хангаласского воителя.

Из Амги и Таатты Тыгын вывозил к себе людей и скот слабых уусов. На Амге бетунцы-волки перебили нахарцев и изгнали их остатки в леса. Тыгын выехал с войском мстить. По пути расправился с ходоринцами, которые отказались дать воинов. Тыгын не смог победить бетунцев и заплатил им «эр сулуу» (головщину) в 100 голов скота, пообещав не воевать с ними.

Тыгын хотел чтобы ему привезли Ураанай-боотура — предка сыланцев. Посланный им отряд в 30—40 человек нападает на богатыря и осаждает в собственном доме. В перестрелке Ураанай боотур был убит.

Затем Тыгын отправил войско во главе со своими сыновьями Бєдьєкє Бєіє и Чаллаайы Бєіє против баягантайцев. В своём наставлении он запретил им нападать на хоринцев Тарбыах Тиис, которые жили на озере Мюрю. Но сыновья не послушались и истребили почти весь уус, уцелели только те хоринцы, которые были на охоте в лесу. Хангаласцы забрали скот хоринцев и погнали к себе домой. За ними погнались Бороіон Бэт Хара и Дьабака Дьуотту и отбили угнанный скот. От Дьабака Дьуотту произошёл уус Єльтєк. Раздосадованные воины Тыгына уничтожили уус Сыµаах. Бэт Хара гонится за ними и нападает на них. Против воинов Тыгына также выступили дюпсюнцы КўрэЇэр и Бууйас. Они помогали Дьабака Дьуотту. Лучшие люди Тыгына погибли в боях. Тогда Тыгын едет сам вместе со своим войском, со скотом и остановившись на земле Бэт Хара (м.Кыыс Хаµа), устраивает ысыах. Приглашённый туда Бэт Хара побеждает всех людей Тыгына в различных состязаниях. Испугавшись, Тыгын бежит.

Тыгын также выезжал на землю дюпсюнцев. Он и его люди были устрашены богатырскими способностями матери братьев КўрэЇэр и Бууйаса и вынуждены были отступить.

Аналогичный сюжет имел место с предками кобяйцев, которых возглавлял УЇун Кутурук Бадьаайы бєіє.

Теинцы (Дьэргэлгэннээх ойуун) ослепили воинов Тыгына «дьэргэлгэн тўЇэрэн». После этого Тыгын перестал посылать войско против них.

Хомустахцы Кєдєгєй оіонньор и Муоіан эмээхсин имели трёх сыновей: Тэмиликээн Сўўрўка, Куонньай КылыыЇыта и Чорбоіор баатыра, которые победили людей Тыгына во всех состязаниях на ысыахе.

Хатырыкский богатырь Кўўстээх Саалаах КўЇэµэй побеждает Тыгына и его сыновей в перестрелке из луков. То же сделали семь братьев кобеконцев: Кўндўл, Дєдєкє, Нєгєрўйэ, Дабаанга, Сабар, Топпо Дымардай, Сабай. В ещё одном варианте предки хатын-аринцев, хамаіаттинцев, куЇаіаныальцев, хамыстахцев — дети одной старушки — Чорбоіор баатыр, Обоччо Тўмэрэй, Куонай КылыыЇыт также превосходят хангаласцев в перестрелке. И во всех этих преданиях и легендах присутствуют схожие моменты: стремление Тыгына победить этих богатырей, перекочевка его со всеми своими лучшими людьми к местожительству недругов, организация ысыаха, позорное бегство Тыгына.

По мнению С.И.Боло, Тыгын в глазах других уусов выглядит якутским предводителем. Особо неприязненные отношения сложились у него с потомками Омогой Баай’я — с уусами Вилюя, Нам’а, Хоро, Баягантай’я.

Отдельные кровно-родственные группы во главе с такими известными родоначальниками, как Кээрэкээн ойуун и Лєгєй Тойон отошли от Тыгына и расселились на востоке от Лены. Уходили от Тыгына и некоторые его боотуры, например, Чоллооной, Нам оіуЇа, Бєкєль Бєіє. На новых местах они дали начало целым уусам. Это дьохсогонцы, борогонцы, бахсытцы. Батас Мєндўкээн, которого Тыгын, согласно преданию, увёз ещё мальчиком из родной Амги, возмужав, бежит на родину, и от него впоследствии произошли хатылинцы.

Несмотря на рассредоточение якутских уусов, они сохраняли своё единство, связанное с их общим «царём» Тыгыном.

Умер Тыгын на родине своего деда в Немюгинцах в дряхлом возрасте. Когда в Якутию пришли казаки, якутские уусы были ослаблены и разобщены, и поэтому русские без труда одолели их.

Эти фольклорные подробности хорошо известны уже и по художественной литературе. Остановимся на семье Тынины. Известны имена его брата, упомянутого выше, многочисленных сыновей, самые известные из которых Откурай, Бозеко, Челяй. В каких отношениях они находились со своим отцом, трудно сказать, но в первые годы прихода русских без их участия не происходит ни одно важное событие. Отцовская слава сопровождала жизненный путь братьев, по-видимому, всю жизнь. Не случайно они и их потомки всегда находились во главе каких-нибудь событий или мероприятий: будь то вооружённое выступление или коллективная челобитная якутского населения царю. Сын Бозеко Мазары, будучи первым тойоном в своём улусе, удостоился чести быть в Москве, на приёме у царя. (Подобных же почестей удостаивались в последующем и их потомки.) Возможно, он был автором «поправки», внесённой в генеалогию рода. В своё время ему, по-видимому, пришлось скрыть трагический факт казни русским воеводой отца. Казнён был Бозеко Тынинин в 1642 г. за якутскую «измену», в ходе которой были убиты служилые люди, в том числе Осип Галкин. У Мазары, ехавшего на поклон к царю в 1677 г., были все основания скрыть этот факт, так как сыну «изменника» могло не поздоровиться. Там он и подал ту знаменитую челобитную, на которую ссылался Г.В.Ксенофонтов, где Мазары доказывал, что его дед служил царю, сложив с себя верховную власть над «якутской землей» в пользу последнего. В конечном счёте хангаласцу удалось занять высокое место в обществе и заслужить доверие со стороны русских властей. Мы привели этот случай как пример неустойчивости устной традиции в отношении отдельных деталей при описании исторических событий. Необходимая корреляция со свидетельствами письменных источников позволяет избежать ошибок.

Теперь рассмотрим те материалы, которые показывают Тыгына легендарного. Здесь давно сделан большой научно-исследовательский задел. К тому, что изучено в многочисленных трудах фольклористов, трудно что-либо добавить нового. Упомянутые в самом начале нашего исследования стереотипы о Тыгыне — результат этих многолетних изысканий. Позволим себе только высказать некоторые соображения о природе данного образа. Вначале сразу же возразим тем, кто пытается оценивать Тыгына и нравы его времени с морально-этической точки зрения. Легенда, поскольку содержит в себе мифологическое начало, есть результат древнего этапа в развитии традиционного мировосприятия, которое в принципе не разделено на те компоненты аксиологического (ценностного) качества, которыми мы — люди современного склада мышления со своими представлениями о добре и зле — свободно оперируем в жизни. Поэтому нет смысла осуждать Тыгына-сыноубийцу. Мифологический слой в этих якутских легендах удачно исследован в одном из крупных современных исследований [Никифоров В.М., 1994, с.52-55].

Далее, напомним результаты нашего исследования, опубликованные в журнале «Наука и образование» [Борисов А.А., 1996, там же]. Архаичность образа Тыгына как нельзя лучше доказывается его неразрывной связью с образом богатыря-одиночки, эталоном которого выступает Бэрт-Хара. О нём знают почти во всех улусах. Длинный ряд имён, под которым он известен в разных локальных фольклорных вариантах — Хара Уол, От-Бохтохтуур, Майыттыман (Байыттыман, Маянтылап), Майаіатта — подтверждают наш тезис. Сюжет легенды таков. Живёт одинокий богатырь, у которого есть только старая мать. Кормится он исключительно охотой и имеет только одну единственную корову. По силе и удали ему нет равных в округе. С ним безуспешно пытаются состязаться богатыри, приезжающие издалека. Тыгын, прослышав о нём, едет вместе со своими людьми к местожительству героя. Устраивает ысыах и приглашает богатыря на праздник показать свою удаль. Тот побеждает всех и становится зятем Тыгына.

В каждом улусе, кроме, естественно, Хангаласского, отчасти — Мегинского, есть свои богатыри-одиночки. В бывшем Батурусском улусе это Батас Мэндўкээн (Кєтчєх Тєрєлєй) или Сыаріа Наранах, Ураанай-боотур, в бывшем Баягантайском — ТиЇикээн Бєіє и Модьукаан Бєіє, в Намском — Чорбоіор-баатыр, Кўўстээх Саалаах КўЇэµэй-баатыр. Мы вполне отдаём себе отчёт в условности термина «богатырь-одиночка», поскольку в разных модификациях эти герои предстают иногда людьми, имеющими братьев и живущими с почтенными родителями. Но есть общие черты, точнее, целый набор таких черт, который неизменно повторяется: главное занятие — охота, сверхестественные личные качества, меткость в стрельбе, состязание и победа на ысыахе, устрашение своих противников (например, мотив исполинского лука, который никто не может натянуть) и т.д.

Эти богытыри противостоят Тыгыну-захватчику, защищают свою землю, свой уус.

В тех локальных устных традициях, где мы не наблюдаем образа богатыря-одиночки, также присутствует мотив борьбы против посягательств Тыгына, но герои этих легенд и преданий заметно отличаются от Бэрт Хара. Это мальжегарские герои Соххор-Дуурай, богатыри Хабар и Джапсар, бетюнские братья-волки, амгинский Омоллоон, родоначальники многочисленных наслегов Мегинского улуса, например, Тєµўлгэ ойуун, Соіоруу Даары, Идельги боотур, отважные ходоринские витязи и др. Зато в образах некоторых из них можно увидеть черты, сближающие их с образом Тыгына. Например, Омоллоон, который подобно своему хангаласскому прототипу стремится расправиться с другими богатырями и захватить их жён, скот, земли.

Таким образом, вычерчиваются два больших ареала. В одном господствует образ богатыря-одиночки, в другом воспевается властный Тыгын. Это не может не быть результатом сложных этнических процессов, происходивших на Средней Лене задолго до прихода русских. Такие критические периоды в истории этноса всегда рождают яркие образы в этническом самосознании, проявлением которого и являются так называемые исторические легенды и предания [Борисов А.А., 1997, с.69-70].

Подавляющее большинство названных героев действуют в эпоху «кыргыс ўйэтэ» («век войн»), когда господствовал принцип: «кто сильный, тот выживает». Яркую картину этого воинственного времени представил в своей книге якутский этнограф Ф.Ф.Васильев [Васильев Ф.Ф. Указ. соч.]. Та жестокость, с которой уничтожались целые уусы, не может быть объяснена с морально-этических позиций. Так могли поступать только с иноплеменниками. Якутские легенды и предания запечатлели то отдалённое время, когда на Средней Лене происходило становление якутского этноса. Самую позднюю датировку можно дать по памятникам Кулун-атахской культуры XIII-XIV вв. Основной конфликт происходил не с горно-таёжными жителями тунгусами, а между насельниками речных долин Лены, Таатты, Амги и низовий Алдана, предки которых заняли эту экологическую нишу в разное время. Причём это было противостояние не только древних аборигенов, живших здесь с поздненеолитического времени, с ордой южных степняков, вдруг нахлынувших на вновь открытые равнины Средней Лены, напомнивших им благодатные берега Орхона, Селенги или Ангары, но и между различными группами древних скотоводов, в разное время, постепенно колонизовывавшими этот край. Это был многовековой процесс. Вне всякого сомнения, носители образов богатырей-одиночек были ранними колонистами, ибо они считали себя хозяевами бесчисленных аласов и речушек правобережья Лены, поскольку прибыли сюда намного раньше воинственных кланов Тыгына.

Исторические легенды и предания Вилюя также свидетельствуют о древности образа Тыгына. Центральный сюжет о беженке-вилюйчанке Ньырбакаан или Джаардаах и её сыновьях, несомненно, относится к дорусскому времени. Легендарная ссора последних с Тыгыном — это лишь фольклорный приём, показывающий в завуалированной форме истинную причину переселения предков вилюйских саха. Она, вне всякого сомнения, заключалась в тех сложных этнических процессах, упомянутых выше. Возможно, это было избыточное население, вынужденное искать новые земли. Сказанное противоречит показаниям русских письменных документов, которые не зафиксировали якутское население на среднем Вилюе и выше в первые годы колонизации. Но Г.В.Ксенофонтов довольно убедительно доказывает, что казаки, продвигавшиеся исключительно по реке, могли и не заметить вилюйских саха, занимавших глубинные районы по мелким притокам Вилюя [Ксенофонтов Г.В., 1992, с.235-240]. Сравнительно недавнее открытие памятников Кулун-атахской культуры экспедицией ЯГУ под руководством проф. А.И.Гоголева в Вилюйском улусе также подтверждает вышесказанное. Заселение Вилюя происходило и до XVII в., но приход русских заставил значительные группы саха сняться со своих прежних мест и искать укромные, глухие места подальше от ясачных сборщиков. Вилюй наиболее всего соответствовал этим устремлениям. Многочисленные предания о происхождении различных наслегов Сунтарского, Нюрбинского, Верхневилюйского и Вилюйского улусов сложились в основном после XVII в. [Сафронов Ф.Г., 1987, сс.108-126]. Особенно тех наслегов, названия которых дублируются с названиями наслегов центральных улусов (например, Хангаласский, Бордонский, Мальжегарский, Одейский, Намский, Нерюктейский и др.). Таким образом, собственно ко времени «кыргыс ўйэтэ» можно отнести только легендарный цикл о праматери вилюйских саха.

В отличие от исследователей, относивших время «кыргыс ўйэтэ» к XVI —началу XVII в., мы считаем, что легендарное ядро фольклорного цикла сложилось в более древнее время. Эта основа после XVII в., когда возникли исторические предания порусского времени, например, «Солук Боотур», «Єнєкєй баай», «Єспєх сахаларын доіордоро», стала подвергаться их воздействию. Во второй половине XVII в. возникает родовое предание об одном из родоначальников хангаласских саха, который оказал достойное сопротивление казакам. Данное обстоятельство создало прецедент, запомнившийся в сознании как пришельцев, так и саха. Уважение, которое снискал воинственный хангаласский князец, было перенесено на весь род Тынины. Его сыновья в русских документах величаются не иначе как «Тыниненки» («Тыгыновичи») [РГАДА, ф.1177, оп.3, д.434, л.42].

В формировании ореола величия вокруг имени Тыгына важную роль сыграло то обстоятельство, что хангаласцы были сильнейшим подразделением древних саха и занимали самые лучшие земли в центре Якутии. В дальнейшем в связи с широкой хангаласской колонизацией (под давлением ясачного режима многие кланы и отдельные группы переселялись со Средней Лены на окраины) образ Тыгына стал приобретать всё большую известность. Рост политического самосознания якутских тойонов в XVII—XIX вв. также оказал воздействие на структуру предания. Происходит окончательное сращивание древней легенды о Тыгыне с историческими преданиями, отражающими события XVII в. Фольклорное произведение идеологизируется. Проводится мысль о Тыгыне — собирателе якутских земель. Легендарным набегам на другие улусы и уусы придаётся значение объединительных походов. Сильное развитие получает последняя часть предания, в которой говорится о приходе русских. В лице Тыгына стали видеть символ освободительной борьбы. В некоторых преданиях проскальзывает мысль, что с гибелью Тыгына земля саха поддалась русским. Личность этого деятеля содержит в себе все устремления предков саха, связанные с борьбой с иноземцами. Несколько странно, что имена других активных борцов с казачьими отрядами в фольклоре не упоминаются, например, бетунских князцов Камыка, Мазея, нерюктейского князца Киринея и многих других. В целом, исторические события начала колонизации Якутии Русским государством концентрируются вокруг имени Тыгына.

Перед нами процесс становления якутской нации. Ему сопутствует формирование в этносознании народа определённых символов, чаще всего в идее единого правителя. За эту идею боролись якутские депутаты во второй половине XVIII—первой половине XIX в. Замысел С.Сыранова и А.Аржакова учредить должность якутского областного головы, избрание членами Якутской Степной Думы своего главного родоначальника, несомненно, были основаны на подобных представлениях саха, являлись выражением этносознания, важнейшим компонентом которого были исторические предания.

Образ Тыгына — национального героя живёт в этническом и общественном сознании народа, в его духовной культуре.

Одним из первых обратился к образу Тыгына классик якутской литературы А.И.Софронов. С имени этого героя начинается его знаменитая песня «Саха ырыата», опубликованная в газете «Єлўєнэ сарсыардата» в №2-3 за 1990 г. Как символ нации, имя Тыгына должно было вдохновить народ в труднейший период своей истории — во время гражданской войны.

Эпохальным событием в истории якутской литературы стала книга Далана «Тыгын Дархан». В ней суммированы народные представления о грозном повелителе саха. «Тыгын» называется стихотворение М.Д.Ефимова, вышедшее на страницах журнала «Илин» в №3 за 1996 г. Художественно мыслящий человек помогает прочувствовать описываемый образ. Он использует его как данность, решая свои творческие задачи. История же видит в этом образе следствие многих исторических явлений, средоточие, сгусток идей, своеобразный кристалл через который по-особому преломляются наши представления о днях давно минувших.

Память о своих предках, национальные символы играют важную роль в развитии этноса, консолидируют, придают устойчивость и духовно обогащают его. Не пытаться оценивать его с этико-моральной точки зрения, не выпячивать какие-либо качества героя, но вдумчиво относиться к нему как к сложному и неповторимому явлению истории и культуры своего народа, — вот главные ориентиры в действительно научном разрешении вопроса о Тыгыне.

Литература:

1. Бахрушин С.В. Исторические судьбы Якутии. — Л., 1927. — С.17.